Два голоса, или поминовение - Владислав Броневский

Ради чего живем

Что толку от жизни бреннойбез Моцарта и Шопена?Была бы она без Мицкевича тожегроша ломаного не дороже.

Не ратую за «сонеты»или, скажем, «баллады»,сердцу поэтаприслушаться надо...

К чему?.. Ну конечно, к Висле,где над водой нависливесенних березок ветки,их листья так робки и редки,но опадать им вскоревместе с листвой осокорей.На зелень взгляну, сострадая, —такая она молодая! —и слёзы блеснут во взоре.

Ну а сосны, к примеру!Друзья! Ну а клёны! Клёны!Я счастлив без меры,ведь клён – зеленый.

Жизнь ни черта не стоит,когда ее дух не стоек.Мы родине необходимы,вернуться, друзья, должны мы,чтоб над Вислою сосны шумели и ели,чтобы лучи горелина стали орудий, на нивах,в пролитой крови, в глазах счастливых,в мазовецких открытых просторах —и чтоб мир был нам дорог.

На Среднем Востоке

Мне не нужны Палестины,ираны, ираки, египты —кипарисов милей мне калины,березы милей эвкалиптов.

Сосен, как наши, здесь нету,не те здесь тюльпаны, гвоздики, —другого пришлите поэта,чтоб вам про ливаны чирикал.

Давно отшумела здесь слава,здесь клейма на всём – «Made in Britain»[9], —твое ныне слово, Варшава,ты славой бессмертной покрыта!

Там ныне текут иорданы,там фермопилы и трои,там бессчетно и безымяннобезвестные гибнут герои.

Там бой не смолкает жестокий,враг жжет города без пощады, —а я здесь брожу одинокийи ногти грызу от досады.

Мне хоть на миг бы в Аллеи,хоть каплю из чаши их горя —не то я с тоски околеюу Средиземного моря.

War pictorial news[10]

Заботы меня связали,но я не сдаюсь покамест.Привык я уже к печали,отчаянья не пугаюсь.

О, если б мне быть на фронте —а здесь одиноко, грустно...Сижу себе в «Орионе»,смотрю pictorial news’ы.

Фугасы на Хамм и Эссен,на Кёльн, на Берлин, на Штутгарт!За бомбами следом – сердцемспускаюсь на парашюте,

благословляю раны,благословляю руины —пусть ангелы-великаныпроносятся невредимы.

Но дальше пускают метрыкаких-то глупых историй.Уйду. Надоело смертно.И буду думать о горе,

оно мне скрутило нервы,нигде не дает покоя,и сердце, взяв из резерва,бросает в горнило боя!

Заботы меня связали,и боль все острее, острее,привык я давно к печали...Ах, только б скорей, скорее!

Вечером

Тоска, черт возьми, кручина,как липкая паутина,так душу порой оплетает, —ни тяжкий вздох, ни проклятья,ни дружеское рукопожатье,ни вид этих нив зеленых,ни взгляд, в себя устремленный, —ничто уж не помогает.

Ни то, что там, над дорогой,увижу жестокие звезды...И звезды мне не помогут!Грустные, ночью поздней,беззвучно вспыхнув сначала,на дно упадут бокалаи выпьют бокал до дна...И будет ночь холодна,и кто-то окликнет тихо,мне Родину голос напомнит!Тихий в безмолвии комнат,я в тишину скачусьи в камень вдруг превращусь...

Молчание мне поможет,и камень, что сверху положат,могильный, и холод, которым дышутак долго...О чем я пишу?!

Палестинские пейзажи

I В горах Иудеи

Белые горы Иудеисловно немые курганы,тучи над ними сереют —овцы Ливана.

Бродят верблюды, как овцы,мирно по мертвым руинам,к мертвым шагают колодцамза бедуином.

Мрачный, бездомный блуждаю,горечь разлита в эфире.Я и лазурь неживая —лишние в мире.

Прошлое глухо и немо,и кипарисов сверканье —словно в печальной поэмезнак восклицанья.

II Нагария

Вблизи Нагарии, чуть вправос дороги иерусалимской,незыблем, как римское право,стоит акведук римский,

воздвигнутый цезаря волей,что делает люд рабами,когда средь пожаров и воплейрухнули стены Храма.

Укором иль похвалою,он встал и стоит, дряхлея...А Рим пребудет – водоюдля Галилеи.

Скрываются в дальней далии пальмы, и арки, тая...– Куда же ты, путник? – Развалинвеличие я спасаю.

III Закат на Мёртвом море

Над Мертвым морем закатыгибель пророчат тучам —замкам воздушным, крылатым,сказочным кручам.

Сожжет огнем их, расплавит —пламень заката неистов.Сжег он Содом кровавый,город убийства.

Истории злым ураганомстерты Содом и Гоморра,и обрастают бурьяноммертвые горы.

О, странник, не мешкай в прохладе,во мраке небес и истории:суд совершить тебе надо,шаг свой ускорить!

Монте-Кассино

Край наш растоптан армадою адской,в щепки разбиты столбы на границе...Маршем Кресовой, маршем Карпатской —так наступление наше вершится.

Наши границы? – ищи под ногами,в грохоте танков, среди канонады.Так нас учили сражаться с врагамипредки-изгнанники, предки-солдаты.

Маршем Карпатской, маршем Кресовой;скачкою конной, движением пешим...Враг не уйдёт от расплаты суровой —пусть он силён и оружьем увешан.

Маршем Кресовой, маршем Карпатской,с грохотом движутся наши машины...Поговорим мы с врагом посолдатскив Монте-Кассино! В Монте-Кассино!

Те, кто погибнет в прекрасной Италии,лягут в могилы. Судьбина такая.А остальные – двинутся далее,наши границы передвигая.

Наши границы? – «покуда мы живы»,с нами, на этих нагорьях чужбины.Гневно, кроваво идём под разрывы.Наши границы – в Монте-Кассино.

«63»

Уяздовская аллея, где ж ты?Есть Голгофа, аллеи – нету.Я черчу аллею Надеждыи мост Победы.

Урбанистом я не был сроду,с кирпичом не имел я дела,но домчаться бы вещему словук тебе, Неподлегла!

Пусть вернутся улицам лица,пусть посмотрят с прежним величьемКраковское и Валицув,Круча, Вильча,

пусть разбитый лоб Жолибожаотдохнет на груди Средьместья,и вампиры шепчут: «О боже!Наконец-то?!»

И, зарубленный, встанет Мокотув,Прага встанет – в пепле лежала...Воля встанет, встанет Охота,и орлиные крылья к полетурасправит Варшава!

Могилы

Поле – густой ячмень да овес,полоска с жиденьким ржи покровом...Это было от города в паре верст,близ тихого бора соснового.

Там невысокий холм был —кучка сосен в дебрях малины.Щенки, как мы пели хором:«Стрелковая – в бой, дружина!»

Конспираторы (уж в карцере сижено!),семиклассники, шелапуты,о повстанцах мы пели возвышенно:о сразивших их пулях,о сдавивших их путах.

Это было перед прошлой войной...В пятнадцать лет что малец успел?Хоть петь и было запрещено,повстанцы в могилах – но «Стрелок» наш пел.

Мы крали у немцев винтовки,шел девятьсот пятнадцатый год.Это было под сеньюОльшины Гроховской —хмурый в дни те над городомнависал небосвод.

А после, снова и снова —сколько лет, сколько крови и смерти!Вповалку лежит под Ястковомполовина полка четвертогос пулей в сердце.

А позже – Волынь, Кошищи,кресты берёзовые, могилы новые.пожарища и пепелища,леса сосновые…

Знаю: ширь варшавских бульваровмогилы покрыли.О весне посреди заваловлюди забыли.

В прекрасной Варшаве, кровью залитой,если мне хватит силы,я склонюсь к мостовой, к кровавым плитам,и поцелую могилы.

Знаю – здесь могилы все те же,что под Слупном, под Боровицами...Но как ни ломай нас,не можем сломиться мы,навсегда останемся прежними!

Могилы, могилы, могилы —Мехов, и Ястков, и Нарвик…Много надобно кровии много надобно силы,чтоб вернуться на Вислу и Нарев.

Сентябрьское солнце

Снова в Польшу вернусь я – там груши и сливыв сентябре будут падать с тяжелых ветвей,но под солнцем сентябрьским не буду счастливым,никогда не расстанусь я с болью моей.

Это солнце, висевшее над горизонтоми дававшее благословенье врагам, —это солнце нас било грохочущим фронтом,посылало снаряды фашистские нам.

Не застряли их танки в иссохших болотах,самолетов их гул не смолкал никогда.Моточасти – быстрее нашей польской пехоты,и пылали оставленные города...

Солнце!Остановил его кто-то когда-то?Почему ж над Варшавой не меркло оно?Солнце жгло и слепило героясолдатана пути боевом, где от дыма черно.

Помню: огненным шаром оно над Варшавой,и над Кутно, и над Вестерплятте стоит,и восходит кроваво, и заходит кроваво,словно бедствий земных его радует вид.

И с тех пор вижу солнце всегда не иначекак набухшее гневом, и сверкает онов дымном пламени мужества, в горестном плаче,темной кровью отчаяния обагрено.

О сентябрь! Ты минуешь кровавою датой,наш закон и свобода растопчут змею.Может быть, во враге вновь откроем мы братаи победа в одну приведет нас семью, —

но сентябрьское солнце тех дней, тех страданий,нашей крови и славы, повитой огнем,будет проклято в песнях, легендах, сказаньях,поколения не позабудут о нем.

Торжище