Откровение в Галисии - Долорес Редондо

что после разговора с тобой понял, что должен так поступить. Думаю, ты понимаешь, как это для меня важно. Я много лет мучилась сомнениями и страдала. Признаюсь, иногда моя вера давала трещину. Так что спасибо.

— Элиса, той ночью…

— Да?

— Ты не говорила, что потом еще раз ходила в церковь.

— Полагаю, тебе рассказала Эрминия… Я тоже заметила ее в окне. Но не стала упоминать об этом, потому что так и не вошла в храм. Когда я подходила к двери, оттуда вышел Сантьяго и сообщил, что с братом все в порядке, он молится и не хочет, чтобы ему мешали.

Мануэль остановился, и девушке тоже пришлось это сделать. Она повернулась и посмотрела на него.

— Но ты хотя бы видела жениха?

— Да, он запер за Сантьяго дверь.

— А в Гвардии ты об этом упоминала? — продолжал Ортигоса, хотя и так уже знал ответ.

— Честно говоря, не помню. Но это и неважно, я ведь так и не вошла внутрь, и потом долго мучилась. Я должна была быть рядом с Франом, что бы там ни говорил его брат. — Голос Элисы звучал подавленно, и писатель понял, что она не впервые об этом думает.

Он снова предложил девушке руку, и они тронулись дальше.

— Той ночью ты видела Альваро?

— Альваро? Нет.

— Может, кого-то другого видела?

На этот раз остановилась Элиса.

— К чему ты ведешь, Мануэль? Почему задаешь такие вопросы?

Он не мог солгать. Только не ей.

— За несколько дней до смерти Франа в поместье ошивался местный наркоторговец. Той ночью Эрминия видела, как он направляется в сторону церкви.

— Быть того не может, — расстроилась девушка. — Ты же слышал, что сказал Лукас. Мой жених не собирался распрощаться с жизнью. Он хотел жить и вместе со мной растить нашего сына.

— Это не взаимоисключающие вещи, — ответил Ортигоса, вспомнив слова экономки. — Возможно, Фран не полностью избавился от зависимости, в отличие от тебя…

— Ты ошибаешься, Мануэль. — Элиса выдернула свою руку и прибавила шаг, чтобы догнать Самуэля. Она взяла сына за руку и, не попрощавшись, направилась с ним в сторону дома. Уже у дверей мальчик обернулся и помахал писателю ручкой.

Ортигоса открыл дверь автомобиля, помог песику забраться внутрь и положил на сиденье книгу, которую нашел в сейфе. Он почувствовал, что за ним наблюдают, поднял глаза и увидел, что Ворона снова на своем посту. Писатель достал мобильник и нашел номер, который записал тем утром.

— Это Мануэль, — произнес он, когда Лукас снял трубку.

— Доброе утро.

— Я в Ас Грилейрас, — продолжал Ортигоса, не сводя глаз с темной фигуры на террасе. — Хотел поблагодарить тебя за то, что решил поделиться с Элисой известной тебе информацией.

— Я всего лишь выполнил свое обещание. Больше никакой лжи и недомолвок.

— Я звоню тебе в том числе и поэтому. Ногейра сказал, что вы общались, и, насколько я понимаю, ты не стал говорить ему, кого именно видел той ночью?

— Мы же это обсуждали, Мануэль. Это мог быть кто угодно.

— И все же ты считаешь, что в церковь входил Альваро. Часто наш мозг приходит к какому-то выводу не случайно, а потому, что до этого получил определенную информацию.

— На что ты намекаешь? Мы обсуждали эту тему и, кажется, пришли к консенсусу.

— Лукас, нам нужно поговорить. — Фраза прозвучала смешно, учитывая, что именно это они и делали, но священник понял с полуслова.

— Что ты делаешь вечером?

— Обещал управляющему заглянуть на винодельню.

— Отлично, там и увидимся. А сейчас мне пора.

— Что-то срочное? — недовольно спросил писатель, которому хотелось продолжить разговор.

Лукас замешкался с ответом, и Ортигоса вдруг понял, почему Катарина не работает, а в поместье так мало машин. Он совершенно забыл, какой сегодня день, а ведь только утром сетовал, как быстро они пролетают.

— Воскресенье, почти полдень. Мне пора на мессу.

Мануэль был благодарен священнику за деликатное молчание о том, о чем подумали они оба: прошла ровно неделя со дня смерти Альваро.

Целлофан

Ногейра припарковался перед домом. Внутри горел уютный свет, но лейтенант не торопился выходить из машины и сидел, глядя на входную дверь. Он не работает всего неделю, но эта перемена в жизни уже кажется ему невыносимой. Гвардейцу было пятьдесят восемь лет, и последние два года он был вынужден выслушивать постоянные упреки жены, которая хотела, чтобы он оставил работу. В принципе, Ногейра мог уйти на пенсию по выслуге лет и проводить больше времени с дочерьми. Может быть, хотя бы отношения с младшей не будут такими натянутыми, как со старшей. Подписывая документы, Ногейра уже понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но все же уступил Лауре. В конце концов, учитывая ситуацию, он перед ней в долгу…

Лейтенант вытащил из кармана свою маленькую черную книжку, чтобы еще раз просмотреть записи, и продолжал размышлять о том, что с ним будет, когда расследование закончится. Он решил подумать об этом позже. Убрал блокнот в карман, бросил взгляд на обручальное кольцо и покрутил его на пальце, словно ища более блестящую сторону. Снова посмотрел на входную дверь, вздохнул, неохотно вылез из машины и направился к крыльцу.

Внутри его встретил запах свежеиспеченного лимонного пирога и приглушенный звук работающего телевизора, доносившийся из маленькой гостиной.

— Я дома, — объявил лейтенант, снимая куртку.

Ответа он не ждал — и не получил.

Гвардеец два часа колесил по городу и проголодался, поэтому первым делом отправился на кухню. Там, как всегда, царила безупречная чистота. Никаких крошек, немытых тарелок и приборов или даже мисок с остатками еды в холодильнике. На всякий случай Ногейра заглянул в духовку. Она еще была горячей и источала вкусный аромат, но никаких следов пирога обнаружить не удалось. Лейтенант открыл хлебницу и нашел небольшой круглый каравай отвратительного на вкус бессолевого хлеба: неестественно белого, словно долго подвергавшегося воздействию радиации. Ногейра полез в холодильник, но и его содержимое не порадовало: кусок галисийского сыра, немного колбасы, немного лакона[24], хамон. Похоже, эта ведьма особенно постаралась, закупая продукты. В контейнерах лежало нечто напоминающее тушеное мясо и шарики с сыром и ветчиной в сливочном соусе, которые он так любил. Ногейра уже стал экспертом по распознаванию блюд по упаковке. Его жена, словно терпеливый паук, оборачивала еду в несколько слоев целлофана — лейтенант был уверен, что с единственной целью: чтобы он никогда не добрался до съестного. Иногда гвардейцу доводилось наблюдать, как жена готовит и убирает в холодильник разные вкусные вещи. Лаура не возражала против его присутствия на кухне,