Откровение в Галисии - Долорес Редондо

ее обладательница годами любовно выращивает жестокость и злобу. Ортигоса оказался невольным зрителем поставленного в удачный момент спектакля, который все остальные, должно быть, уже видели. Он прекрасно понимал, что если примет близко к сердцу слова Вороны, та победит, а этого никак нельзя было допускать. Ведь именно такую цель и преследовала старуха: по капле вливать в него отраву, пока доза не станет смертельной, заманить его, как цветок-хищник привлекает пчелу, чтобы потом плотно сомкнуть лепестки и обречь насекомое на погибель.

Мануэль понимал, почему Сесилия де Давила так поступила: злобные слова и явная неприязнь тщательно маскировали обиду, непреложную истину, которая действовала как яд. Маркиза была умна и знала, что правда ранит больнее всего. Ее отповедь в конечном итоге имела лишь одну цель: обеспечить свое финансовое благосостояние. Старуха осознавала, что одна лишь ненависть не будет иметь столь разрушительный эффект без откровенности и прямоты. Всего одна короткая встреча с Вороной — и писатель вернулся с кровоточащими ранами. В его организм проник самый страшный из всех вирусов: неприкрытая правда.

Ортигоса налил в бокалы вино и протянул один из них священнику, указав на стоящие на террасе шезлонги. Лукас с улыбкой принял приглашение. Некоторое время они молча сидели рядом, наблюдая за тем, как на холмы быстро спускаются сумерки, а тени становятся длиннее, поглощая солнечный свет, который убывал, как и ароматная жидкость в бокалах мужчин.

Священник наконец нарушил молчание:

— Знаешь, с тех пор как всем начал заправлять Альваро, я каждый год хотя бы раз приезжал на винодельню, чтобы помочь с урожаем. И, покончив с делами, мы всегда сидели здесь, на террасе, попивая вино.

Мануэль посмотрел вокруг, словно надеясь увидеть воочию картину, которую только что описал Лукас, и спросил:

— А зачем?

— Что зачем? — не понял его собеседник.

— Зачем священнику приезжать и помогать давить виноград?

Лукас задумался и улыбнулся:

— Думаю, здесь будет уместно процитировать святую Терезу Авильскую[26], которая как-то сказала, что Бога можно встретить и на кухне, среди горшков и кастрюль. Так почему бы ему не забрести и на винодельню? — Помолчав, священник добавил: — Господь может оказаться в любом месте. Но когда я приезжаю сюда и тружусь бок о бок с крестьянами, я всего лишь еще один работник. Я верю, что физический труд — фундаментальная характеристика, которая облагораживает человека. За чередой ежедневных дел мы часто забываем об этом, поэтому я наведываюсь сюда, чтобы вернуться к своим корням.

Они снова замолчали, и Ортигоса опять наполнил бокалы. Он понимал, о чем говорит собеседник: вино «Героика» объединяло в себе те поступки и добродетели, о которых люди не вспоминали в повседневной жизни. Винодельня словно стала своеобразным святилищем, где не было места слабости, страху и разрушающим силам, захватившим весь остальной мир. Здесь каждый мог примерить на себя плащ героя. Писатель посмотрел на Лукаса: тот умиротворенно улыбался, глядя куда-то вдаль. Мануэлю было жаль нарушать молчание.

— Я уже говорил по телефону, но хочу еще раз поблагодарить тебя за то, что пообщался с Элисой… и с Ногейрой.

Священник покачал головой, давая понять, что никакой особой заслуги в этом не видит.

— Я не предполагал, что вы с лейтенантом знакомы. — Ортигоса сделал паузу, чтобы привести мысли в порядок. — Точнее, в день похорон Альваро я понял, что вы уже встречались, но не думал, что у вас есть номера телефонов друг друга.

— «Знакомы» — громко сказано. Мы с Ногейрой пересеклись, когда умер Фран. Лейтенант появился в поместье одним из первых. Сначала приехала «Скорая», затем Гвардия. Меня вызвали, чтобы помолиться об усопшем. У меня остались неприятные впечатления от встречи с нашим общим знакомым. Не могу сказать, что он держался враждебно, но был холоден и груб. Не знаю почему, но мне он жутко не понравился, несмотря на то что проявил себя как профессионал.

— Понимаю, о чем ты говоришь, — ответил писатель, вспомнив насмешливую ухмылку лейтенанта.

— Когда я снова увидел Ногейру в поместье, то разыскал визитку с его контактами, как только вернулся домой. Он давал мне ее, когда допрашивал, на случай если я еще что-нибудь вспомню.

— И ты хранил ее три года?

Священник молчал.

— Ты хотел позвонить гвардейцу?

Лукас помотал головой, впрочем не очень убедительно.

Лицо Мануэля стало серьезным.

— Поэтому я и хотел с тобой поговорить. — Он сделал паузу. — Я знаю, что сказал тогда в храме, но теперь начал сомневаться.

«У него есть доказательства, что ты убийца», — эхом отдалось в голове писателя.

— Сомневаться? Но почему? Я думал, мы оба пришли к выводу, что в церковь входил не Альваро. Но даже если это был он, что тут странного? Хотел проведать брата. Согласны мы и в другом: твой муж не имеет отношения к тому, что случилось с Франом, а также к перемещению его тела, если предположения Ногейры верны. — Священник умолк и наблюдал за писателем. — Или я не прав?

Ортигоса сделал большой глоток вина.

— Теперь я уже не так уверен.

«У него есть доказательства, что ты убийца». Писатель сжал зубы, чтобы отогнать неприятные мысли.

Лукас озабоченно смотрел на него:

— Что это значит? Еще недавно ты думал иначе, а теперь твое мнение изменилось… Может, объяснишь почему? Мне казалось, мы решили ничего не скрывать друг от друга.

Мануэль медленно выдохнул, глядя вдаль. Уже совсем стемнело, и была видна лишь темно-синяя полоса в том месте, где на горизонте сливались земля и небо. Писатель повернулся к священнику.

— Помнишь, я рассказывал тебе, что Альваро вместе с братом посещал бордель?

Лукас с мрачным видом кивнул.

— Я общался с одной из проституток. Оказалось, что они лишь создавали видимость, что занимаются сексом, чтобы Сантьяго остался доволен. Полагаю, нынешний маркиз весьма неодобрительно относится к однополой любви. Вероятно, он гомофоб. Каждый раз, когда я говорю «мой муж», Сантьяго аж перекашивает.

— Что ж, — осторожно ответил священник, — думаю, результаты беседы тебя порадовали.

— К сожалению, ненадолго. Спустя несколько часов, изучив журнал телефонных звонков Альваро, мы выяснили, что он общался с местным жиголо.

Лукас скривился от отвращения.

— Ты представляешь, кто такой жиголо?

— Разумеется. Если я священник, это не означает, что я несведущ в вопросах мирской жизни. Вот только это совсем не вяжется с характером Альваро.

— Полагаю, ты идеализируешь своего друга. Для тебя он по-прежнему тот парнишка, с которым вы вместе ходили в школу. Но Альваро много лет жил в Мадриде один. Когда мы познакомились, он рассказывал, что некоторое время «искал приключений» — ну, ты понимаешь, о чем я. Но мы решили начать с чистого