Откровение в Галисии - Долорес Редондо

решил, что сейчас его высадят из машины и оставят мокнуть под дождем. Но лейтенант спокойно ответил:

— Едем в гости к Антонио Видалю, также известному как Тоньино. Тому жиголо, с которым Альваро общался по телефону.

Мануэль выпрямился на сиденье и открыл рот, но Ногейра его опередил:

— Сегодня утром я звонил в участок, чтобы уточнить его адрес, и коллеги сообщили, что несколько дней назад родственник заявил, что Тоньино исчез. Удачный момент, чтобы нанести визит.

Писатель замолчал, обдумывая услышанное. Необходимость по крупицам восстанавливать передвижения Альваро выводила его из равновесия. Внутренний голос убеждал, что не стоит ехать к наркоторговцу, что так ему станет больнее. Ортигоса тайком бросил взгляд на лейтенанта, который свернул с шоссе и ехал, погрузившись в свои мысли. Мануэль понимал, что его упреки дали определенные результаты: гвардеец привез одеяло для собаки и не особенно протестовал, когда выяснилось, что ему придется подождать. Это можно было расценивать как извинения, ну или, по крайней мере, перемирие. И если уж Ногейра на это способен, то и писатель сможет.

Район Ос Мартиньос раскинулся на холме. Ведущая туда дорога была заасфальтирована лишь до половины пути, а дальше вела залитая бетоном полоса, на которой автомобиль трясло и подкидывало. Затем исчезла и она, уступив место грунту и щебню. Наконец машина остановилась перед группой одноэтажных домов. Кое-кто из жителей пытался придать своему жилищу более привлекательный вид, высадив герани в пластиковых горшках и выложив тропинку к дому разномастной плиткой, которая местами ушла в землю. Большинство строений выглядели неопрятными и незаконченными, что, похоже, было нормой для Галисии, но в Ос Мартиньос дела обстояли особенно худо. Оголенные балки и кучи стройматериалов у ворот являли собой мрачную картину, а льющийся с неба дождь делал пейзаж еще более печальным. Было сложно найти место, которое казалось бы столь же неприветливым.

— Галисийский феизм, — изрек лейтенант.

— Что?

— Феизм. Проклятая местная традиция ничего не доводить до конца. Здесь издавна существует обычай отдавать часть земли детям, чтобы те могли построить свой дом. Отпрыски возводили крышу и стены и, как только в новом здании можно было жить, женились, переезжали и постепенно достраивали свое гнездо. Причем каждый на свой лад, часто не получая разрешений и не прибегая к помощи профессионалов. Архитектура, в основе которой лежат текущие потребности, а не красота. Эстетика безобразного.

Мануэль перевел взгляд на стены, где были видны недавно оштукатуренные участки, на подпорки, торчащие возле многих рам, на груды песка, цемента и щебня, возвышающиеся перед фасадами домов.

— Прямо-таки безобразного?

— Да, панорама здесь — уродливее не придумаешь!

— Ну что ж, — сдался писатель, — судя по архитектуре, владельцы этих домов испытывают определенные финансовые трудности.

— Финансовые трудности, как же! Прогуляйтесь по району — и увидите, что здесь припаркованы автомобили стоимостью более пятидесяти тысяч евро. Нет, все дело в традициях. Люди живут с установкой: «И так сойдет!» Иногда строительство заканчивает следующее поколение.

Ногейра сверился со своей маленькой записной книжкой в кожаном переплете и припарковался перед домиком на участке квадратной формы. На крыше здания торжественно, словно флаг, возвышалась телевизионная антенна. Выкрашенные белой краской перила разделяли парадный вход и ворота гаража, которые, похоже, никто не открывал вот уже много лет. Небольшой участок перед домом был вымощен плиткой, на которой осталось огромное темное пятно от масла, а на обложенных бетонными блоками клумбах по обе стороны двери возвышались чахлые деревца. Жилище выглядело заброшенным, но из окон соседнего дома за визитерами с любопытством наблюдала пожилая женщина.

— Говорить буду я, хорошо? — предупредил лейтенант, прежде чем они вышли из машины. — Молчите. Тогда все решат, что мы здесь по официальному делу. Пусть так и думают. — Гвардеец бросил взгляд на заднее сиденье. — И собаку оставьте в машине. Чтобы не вызывать подозрений.

Кофеёк искоса взглянул на Ногейру.

Под струями дождя они быстро пересекли двор. Лейтенант проигнорировал звонок и постучал в окрашенную деревянную дверь. Писатель сразу вспомнил, что именно этот звук резко изменил его жизнь.

Им открыла женщина лет семидесяти в шерстяном халате, поверх которого был повязан фартук. Ее глаза были затянуты белой пленкой катаракты, а правый к тому же покраснел и слезился.

— Доброе утро, — поприветствовал ее Ногейра официальным тоном, который приобрел за долгие годы работы в Гвардии. Женщина что-то пробормотала, но он уже продолжал: — Это вы заявили об исчезновении Антонио Видаля?

Старушка прижала руки ко рту, словно силясь сдержать рвавшийся наружу вопрос:

— С ним что-то случилось? Вы нашли моего Тоньино?

— Нет, сеньора, пока не нашли. Позволите войти?

По реакции хозяйки было понятно, что она приняла их за гвардейцев. Лейтенант еще не закончил говорить, а она уже распахнула дверь и отошла в сторону, пропуская гостей.

— Прошу вас.

Они прошли в большую комнату, которую женщина превратила в столовую, слишком изысканную для такого дома. В центре стоял большой овальный стол с восемью стульями. В полированном серванте из темного дерева хранились фарфоровые блюда, которые, вероятно, никто не использовал, стояла ваза с искусственными розами и маленькая деревянная фигурка святого — из тех, что, согласно местной традиции, передаются от одной семье другой, чтобы прихожане по очереди поклонялись ей. Перед объектом почитания горела небольшая масляная лампа, а в углу на полке выстроились флаконы с лекарствами.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала хозяйка, отодвигая два стула.

Ногейра остался стоять рядом с женщиной, а Мануэль отошел на пару шагов, чтобы получше рассмотреть стоящую на куске коры лампу и обрывок игральной карты, плавающий по поверхности мутной воды, позолоченной маслянистыми пятнами.

— Не думала, что вы отреагируете. У Тоньино были проблемы с наркотиками. Всем плевать, что с ним станет, — сказала старушка, поворачиваясь к Ортигосе.

— Это вы написали заявление? — спросил лейтенант.

— Да, я его тетя. Антонио живет со мной с двенадцати лет, одни мы с ним остались. Его мать… уехала много лет назад, о ней ничего не известно, а отец скончался. Врачи сказали, что у брата прихватило сердце, но я думаю, что он умер от горя. Его жена — нехорошая женщина. — Хозяйка пожала плечами.

— Вас зовут Роза, так? — уточнил гвардеец, оборвав рассказ о семейных перипетиях.

— Роза Мария Видаль Кункейро, в мае мне исполнится семьдесят четыре года. — Старушка достала из кармана передника носовой платок и прижала к затянутому бельмом правому глазу. Сгусток собравшейся на нем липкой жидкости напоминал огромную слезу.

Писатель отвел глаза.

— Хорошо, Роза Мария. Вы подали заявление об исчезновении племянника неделю назад, в воскресенье, так?

Мануэль посмотрел на Ногейру. Тот говорил с хозяйкой особенным тоном, которого писатель еще не слышал: ласково