Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

мере? Согласно такому закону, те, кто в силу упрямства, чудачества или показных угрызений совести воспротивится его положениям, должны подвергнуться известному ограничению в правах, к примеру, с запрещением голосовать на выборах или же становиться получателями помощи благотворительных обществ, причем последнее ограничение может относиться и ко всей семье уклоняющегося.

Пью полагал, что здесь возможны и иные преимущества помимо спасения жизней – в частности, «другие страны могут свободнее торговать с англичанами, когда исчезнет страх неожиданного столкновения с сим ужасным недугом».

Но расширение прививочной практики на беднейшие слои общества осложнялось и другой проблемой – возможностью заражения. Сведущие доктора уже давно отказались от давних представлений о каких-то «врожденных семенах» оспы, изначально гнездящихся в каждом человеке. Томасу Димсдейлу, как и многим другим медикам, становилось все яснее: эта болезнь распространяется от человека к человеку по воздуху или же через зараженные поверхности. Было понятно, что недавно привитые могут, пока сохраняют заразность, передавать вирус с такой же легкостью, как и страдающие натуральной оспой. Филантроп Джонас Хэнуэй, возмущаясь «беспечностью» пациентов и медиков-практиков, разносящих заразу и тем самым компрометирующих «благословенную» прививку, призывал власти принять соответствующие законы и правила[395]. Он предлагал ввести систему официальных свидетельств (что-то вроде прививочных паспортов), подтверждающих, что их обладатель привит или переболел натуральной оспой. Без такого документа не следовало никого принимать в работный дом{36} или на работу в качестве слуги или подмастерья. Чтобы уменьшить распространение инфекции, надлежало выделить под прививку отдельные уединенные здания, а медицинскому персоналу следовало иметь «отдельную смену платья, предназначенную лишь для этого занятия».

Томас в своем трактате тоже предлагал способы, позволяющие сгладить противоречия между несомненной пользой прививки для каждого отдельного человека и потенциальными рисками для людского сообщества, которые несет в себе эта практика из-за возможности заражения. Ему уже удалось показать, что в деревнях и небольших городках подобно тем, что располагались близ его собственного дома, всеобщая прививка, при которой все подвергаются процедуре одновременно, чрезвычайно эффективна. Судя по его опыту, даже в городах покрупнее, таких как тот же Хартфорд, всеобщая прививка в три захода с интервалом в несколько лет приводила к тому, что за 10 лет от оспы умирало меньше шести человек – невероятно низкий показатель.

Димсдейл отвергал мысль о том, чтобы заставлять людей прививаться, памятуя о словах Екатерины насчет силы убеждения, которые так поразили его во время их бесед в Царском Селе. Вместо этого он призывал выработать законодательство, которое обязывало бы каждый приход раз в пять лет «предлагать [бесплатную] прививку всем своим беднякам, которые пожелают ей подвергнуться»[396]. Чтобы обеспечить бедным пациентам возможность изолироваться, им самим и их семьям следовало предоставлять финансовую помощь в течение всего постпрививочного периода, а скупые приходские власти, экономившие каждый пенс и поэтому часто прибегавшие к услугам прививателей-дилетантов (скажем, местного кузнеца), следовало обязать обращаться лишь к квалифицированным медикам-практикам (это вообще была его излюбленная тема) и не «играть жизнями своих неимущих собратьев»[397].

Преимущества всеобщей прививки в сельских сообществах и городках казались очевидными, но в урбанизированных областях, особенно в Лондоне, дело обстояло иначе. В широко раскинувшейся многолюдной столице с ее примерно 750 000 жителей попросту не было возможности одновременно привить все беднейшее население, даже если бы удалось преодолеть его настороженное отношение к процедуре[398]. Для тех, кто не мог платить, практически не существовало возможности пользоваться уходом в каком-то специализированном заведении: помимо Больницы для подкидышей бесплатное лечение предоставляла лишь Лондонская оспенная больница, но у нее была весьма ограниченная вместимость, к тому же туда не принимали детей младше семи лет.

Пытаясь справиться с проблемой, врачи-реформаторы (многие из них – квакеры и другие «отступники» от традиционной религии) предложили альтернативный подход – прививки на дому. В 1775 г. Джон Коукли Леттсом, врач-квакер, незадолго до этого отпустивший на свободу пятьдесят рабов и рабынь, которых унаследовал вместе с отцовской плантацией на Виргинских островах, основал Общество прививки бедных на дому. Два года спустя организация учредила Амбулаторию всеобщей прививки, предлагавшую бесплатное прививочное лечение лондонским беднякам в амбулаторных условиях (то есть когда пациент посещает медицинское учреждение лишь для прохождения необходимых процедур и не находится в нем круглосуточно). Доктор Джон Уоткинсон, основавший общество вместе с Леттсомом, выпустил брошюру, рекламировавшую этот план расширить доступ к прививкам. В ней приводились как нравственные, так и политические обоснования: «Поскольку сила государства в огромной степени пропорциональна количеству жителей, всякая попытка увеличить население посредством сохранения жизни может по справедливости рассматриваться как патриотическая и человеколюбивая»[399]. Уоткинсон величественно провозглашал, что прививочная практика «являет нам человеческую изобретательность, противостоящую опустошительному воздействию ужасного недуга, триумф медицинского искусства как бы над самою властью смерти».

Томас разделял эти настроения (хотя он вряд ли выразился бы столь же велеречиво), однако он был не согласен с методами на фундаментальном уровне. Когда организаторы амбулатории пригласили его в трактир на деловую беседу и в ходе этой беседы попросили, чтобы он публично поддержал их начинание, Томас отказался участвовать в этой затее[400]. Он предостерег собеседников, что домашние и амбулаторные прививки будут опасно-неэффективными: защитив немногих, они подвергнут многих других риску заражения, которого те иначе избежали бы. В британской столице, писал Томас, бедняки ютятся «среди тесных проулков, двориков и улочек, обыкновенно в холоде и грязи, при крайней нехватке самого необходимого, даже постели… под одной крышей часто помещается несколько семей». В столь жалких условиях, при такой скученности, когда и мужчины и женщины вынуждены работать, чтобы прокормить семью, нельзя и надеяться, чтобы привитые должным образом изолировали себя.

Томас снова обратился к статистике, чтобы подкрепить свою точку зрения. Дополнив свежими данными таблицу Джеймса Джурина, составленную по «Лондонским ведомостям смертности», он показал: за восемь лет, прошедшие с тех пор, как он анализировал эти цифры, еще будучи в России, оспенная смертность в Лондоне выросла с одного случая, приходящегося на восемь летальных исходов от любых причин, до одного из шести. Теперь в британской столице ежегодно умирали от этой болезни около 2000 человек в обычный год и почти по 4000 – в годы эпидемий[401]. Он заявлял, что этот рост связан с прививкой лишь некоторых бедняков: это спасало отдельные жизни за счет множества других. Врач подчеркивал: «На практике в городе Лондоне прививка в целом скорее вредит, нежели приносит пользу. …Эти потери в основном обрушились на тех, кто не является самыми бесполезными членами общества, т. е. на молодежь, на отпрысков малообеспеченных ремесленников и на бедных тружеников».

В попытке примирить конфликт интересов личности и сообщества Томас выдвинул собственное предложение: может быть, собрать по подписке деньги на расширение оспенной больницы в Сент-Панкрасе, обнести стеной прилегающую к ней территорию в четыре акра{37} и приглашать бедных лондонцев прививаться там в условиях безопасной изоляции? Признавая, что «среди низших сословий столицы, как и многих других мест, глас народный по большей части против прививки», он предлагал ввести поощрительные меры: каждый, кто пройдет прививочный процесс, затем получит новую одежду – «две новые мужские рубахи или женские сорочки» – и полкроны. В заключение он призывал власти поддержать такую инициативу, отмечая, что это будет деяние патриотическое: «Являясь первым в Европе государством, принявшим и поощрившим прививочную практику, мы можем также иметь честь сделаться первой страной, которая щедро распространит ее преимущества на все общество и передаст ее потомкам».

Несмотря на честные намерения обеих сторон, обсуждение защиты городской бедноты от оспы выродилось в слишком ожесточенный публичный спор, доходивший до оскорблений. Ирландский врач Уильям Блэк, получивший образование в Лейдене{38}, стал одним из представителей нового поколения врачей, ведущих активные кампании в области здравоохранения. Вместе со многими единомышленниками он утверждал: хотя пресловутые таблицы смертности сыграли важную роль на раннем этапе развития прививочной практики, наглядно показав ее преимущества, они являются слишком грубым статистическим инструментом, не учитывающим более сложные факторы – например, рост населения или взлеты и падения эпидемической волны. Он яростно обрушился на Томаса Димсдейла, высмеивая его