Порог греха - Юрий Францевич Курц

него. Гребёт на стрежне, скрывая свою боль и рыдания. Этого не поняли или не захотели понять официальные марксистко-ленинские философы советского времени: легче и проще осудить, чем объяснить. Алесь воспринимал философию Ницше как произведение искусства, как творчество писателя, автора, который возлагает ответственность за причуды ума и сердца на своего героя Заратустру, а следовательно, сам ни в чём не виноват. Ибо если писатель описывает злодейство, то это совсем не значит, что он сам злодей.

Ницше уподобляется тому человеку, который знает, что делает не то, что хочет, а вопреки желанию своему. В народе такое состояние точно определяют выражением: «Его бес путает». Но разве он не прав, заявляя, что «есть мудрость в том, что многое в мире дурно пахнет, но само отвращение создает крылья и силы, угадывающие источники». Какой же дурной запах то и дело распространяется по родной стране, смрадом клубится! И разве не рвотное отвращение к нему вздымает на крылья протеста?

«Там, где кончается государство и начинается человек, не являющийся лишним: там начинается песнь необходимых, мелодия, единожды существующая и невозвратная. Туда, где кончается государство, – туда смотрите, братья мои! Разве вы не видите радугу и мосты, ведущие к сверхчеловеку?»

Не без натуги Алесь делал открытие: такое восклицание философа – не восторг взлетающего сердца, а предупреждение. Сверхчеловек! Сверхчеловеки! Это же партийная коммунистическая верхушка советского времени, создавшая себе райские условия для жизни! Это же нынешняя элита преуспевающих бизнесменов и властных чиновников, бывших коммунистов и комсомольцев, объединённых понятиями «новые русские» и «олигархи»! Народ, равнодушно поглядывающий на агонию разваливающегося советского государства, надеялся увидеть радугу счастья, небо в алмазах. Не дождался и не увидел. Но, как водится в российской истории, проглядел и «сверхчеловеков», которые взгромоздились на его спину, а хомут надели такой, что в пору думать, какой хуже: старый или новый?

Смириться с горем Алесю помогла старушка-пенсионерка, подрабатывающая дежурной медсестрой. Чем-то она напоминала ему мать. Старушка оказалась хорошим психиатром («Пятьдесят лет – не старость! Не меньше четверти века впереди, а может и много больше! Вон как шагает вперёд наука: сердца пересаживают, почки, печень, да что там, мужчин в женщин переделывают и наоборот! Ждать надо, надеяться!»). Вкалывала Алесю какое-то «снадобье», оживляла в нём новый вкус к жизни в новом для него положении. Особенно успокаивающе, дарующее надежду действовала мысль, на которую без назойливого постоянства она наталкивала Алеся: без плотской радости на земле живут миллионы мужчин – и ничего, работают, творят, находят свою радость и свой смысл в жизни. Да если бы каждый из таких мужиков за пистолет хватался да в петлю лез… Спасибо той старушке!

Домой Алесь вернулся исхудавшим, с бледным заострившимся лицом и глубокими раздумчивыми глазами. Тут и впомнил о заветных горошинах Дэги в туеске-малютке, сработанном из бересты: когда свинцовой тяжестью наливалось сердце, глотал по фиолетовой горошине.

Рабочий день уже подходил к концу. Алесь скучал в комнате охраны, нетерпеливо поглядывая на часы. В восемнадцать ноль-ноль он сдаст пост у пульта наблюдения сменщику, приедет домой, плотно поужинает и до полуночи будет пялиться в экран телевизора. Интересных передач было мало, поэтому он привычно часто нажимал на кнопки пульта, перескакивая с канала на канал.

Алесь любил спокойные, сопровождаемые плавной музыкой и поэтическим текстом очерки о природе, её чудесах и неразгаданных тайнах, рассказы о выдающихся исторических событиях и знаменитых людях; ненавидел докучные выступления одних и тех же певцов, бегающих по сцене и демонстрирующих не столько искусство вокала, сколько красоту собственных тел.

Фильмов показывалось много. В основном это были боевики американского производства, в которых герои без конца враждовали друг с другом, били морды, палили из пистолетов и автоматов, резались на ножах, а в промежутках между боевыми действиями чуть ли не на ходу пили вино, перекусывали, занимались сексом, иногда в сентиментальных сценах роняли фальшивые слёзы. Не лучшими были и саги, рассказывающие о подвигах новой российской милиции: бравые опера, косящие под простых и честных парней, кого-то преследовали, в кого-то стреляли, тоже с кем-то дрались, исполняя долг перед несчастной Родиной, смачно пили водку и оправдывались перед жёнами или любовницами за такой образ жизни со скудной зарплатой и ненормированным рабочим днём.

Чуть ли ни все передачи стремились к одной цели: оглушить, оглупить, вызвать нездоровую зависть к преуспевающим и брезгливость к брошенным и немощным. Разные телевизионные игры, в том числе и любимая Алесем «Что? Где? Когда?», преследовали цель заработать денег. Культ чистогана стал подавляющим во всех сферах жизни: в детском саду, в школе, в спорте, в высших учебных заведениях, в армии, на любой работе. Даже коллективы художественной самодеятельности требовали финансовой подпитки, ибо никто, как ранее, не желал топать ногами и голосить в хоре ради собственного удовольствия.

Дробно-торопливый стук в дверь оторвал Алеся от невесёлых размышлений.

– Разрешите войти?

На пороге стояла Анне. Белокурые волосы её были наспех взбиты. Глаза припухли от недавних слёз. На лице следы свежей помады, наложенной торопливой рукой. Алесь никогда её такой не видел. Анне улыбалась. Но улыбка была деланой, вымученной.

– Алесь Вацлавич, я слышала, что вы большой дока по части машин. Мне нужен ваш совет.

Раньше Анне никогда не обращалась к Алесю ни по какому поводу. Держала его, как и всех других сотрудников администрации на расстоянии, строго и уважительно, как и подобает первой помощнице первого лица области. Значит, случилось что-то неординарное.

– Мне нужно отремонтировать авто. Я нашла проспект станций технического обслуживания, но не знаю, в какую обратиться. У меня редкая иномарка. Боюсь, как бы не испортили.

Анне подошла к столу и положила перед Алесем лист плотной бумаги со списком ремонтных автомастерских.

Блеснуло золото колец, украшающих все пальцы холёной ручки. В самом низу листа была приколота записка: «В девять жду тебя сегодня на автобусной остановке дачного кооператива «Ручеёк». Это очень важно! Если согласен, кивни».

Значит, случилось что-то действительно серьёзное, если Анне не хочет говорить здесь, в помещении охраны, да и вообще в здании администрации. Она, конечно, знает, что все комнаты сотрудников, приёмные и кабинеты заместителей губернатора, банкетный и спортивный залы, коридоры, лестницы, туалетные комнаты, подвалы, подступы к офису просматриваются и прослушиваются отсюда, из логова охранников, но не исключала возможности, что под контролем были и сами охранники.

– Вас кто-то ввёл в заблуждение, – улыбнулся Алесь, – я вожу мотоцикл. В иномарках разбираюсь плохо. Но слышал, что очень хорошую славу добросовестно обслуживающих станций имеют две, – Алесь назвал улицы.

Возвращая проспект Анне, посмотрел в её настороженные глаза и покивал головой. Она понятливо