Порог греха - Юрий Францевич Курц

это он добывает сам. А вышеперечисленное можно купить только в магазинах, которых в глухой тайге не бывает.

«Наверное, мой проводничок – не промысловик. Скорее всего, любитель. Да ведь я для него типичный горожанин, вот он и расстарался на цивильную трапезу!» – успокоил себя Алесь. Вызывала некоторое подозрение и увечность охотника. Скорее всего, он – посредник. Да леший с ним! Лишь бы с Дэги поскорее встретиться!

Есть не хотелось. Алесь, жмурясь, с наслаждением прихлёбывал только чай, вкус которого показался ему знакомым: такой же подавали в приёмной губернатора. Он вопрошающе взглянул в лицо охотника. Тот, улыбаясь глазами, кивнул головой. И в то же мгновение лицо его затуманилось, поплыла перед глазами закопчённая стена, качнулся пол под ногами.

Туман рассеивался. Проявился белый потолок, белые стены, белые переплёты большого окна, симпатичное личико девушки в белом халате и белой шапочке на голове. Она сидела в кресле и читала книгу.

– Где я? – спросил Алесь.

Девушка встрепенулась:

– О, наконец-то вы очнулись! Вы в больнице Осикты.

– Почему я здесь?

– Минуточку. Я сейчас позову главного врача.

Пришёл врач, высокий, улыбчивый парень в очках.

– Ну, как вы себя чувствуете?

– Пока не могу понять… Голова болит… Как я сюда попал?

– Вас нашли на берегу реки неподалёку от села. Без сознания. Кто-то позвонил в больницу, сказал, что тяжело ранен охотник, попросил скорой помощи.

– Доктор, это странно. Я не был на охоте.

– Ну, это вам виднее! Кстати, кто вы? Откуда? При вас не было никаких документов.

– А оружие? Деньги?

– Ни оружия, ни денег.

– Кто-нибудь был рядом?

– Нет. Вы были один.

Алесь мысленно проследил свой путь до избушки, до того момента, когда началось помрачение в мозгах. «Да, его облапошили! И кто? Какой-то ублюдок! Подсыпал, гадина, усыпляющей дряни в чай! Но зачем? Чтобы обокрасть? А ранение? Какое ранение? Доктор говорит о ранении…

– Доктор, я что, действительно ранен?

– Вы нигде не чувствуете боли? – в свою очередь спросил главный врач.

Алесь пошевелил пальцами рук, ног.

– Вроде бы нигде.

– Значит, ещё не отошли после анестезии.

– Мне делали операцию?

– Да… Вы потеряли много крови.

– Рана опасная?

– Ну, – замялся врач, – это с какой стороны посмотреть. Для вашей жизни она никакой опасности уже не представляет. Через недельку-другую будете на ногах.

Врач переглянулся с медсестрой. Неловко покашлял.

– Ну, отдыхайте, набирайтесь сил! Скоро к вам придёт следователь районной прокуратуры.

– Следователь? Зачем?

– Ну, по всей вероятности, здесь попахивает уголовным делом. Это уж не моего ума… Я обязан лечить.

Врач развёл руками и попятился к выходу.

– Постойте, доктор, – остановил его Алесь, – немедленно пригласите в больницу главу местной администрации Степана Гекчанова. Знаете такого?

– Ну, а как же, – усмехнулся врач.

– Прошу вас. Сейчас же. Это очень важно. Скажите ему – просит Штефлов.

– Кто?

– Алесь Штефлов. Он знает. Запомнили?

Степан мял безвольную руку Алеся в своих ладонях.

– Почему ты не предупредил меня? Почему действовал один? Ведь здесь же тайга глухая-преглухая! Как же можно без подстраховки? Видишь, чем всё обернулось! На имени Дэги сыграли, сволочи! Ты хоть подозреваешь, кому и зачем это было нужно?

Алесь отрицательно покачал головой.

– Пока не знаю. Не думал. А собственно, что со мною? Руки-ноги целы, голова в порядке, вот живота не чувствую.

– Тебе доктор ничего не сказал?

– Нет.

Глаза Степана сочувственно заблестели.

– Брат ты мой по гроб жизни! Ты мужайся. У тебя по мужской части… Там… Ну, тебе их… –

Степан прижался лбом к голове Алеся.

Алесь замотал головой, заколотил кулаками по кровати, попытался сесть, рыча с такой неистовой силой, что боль человеческой души долетела до кабинета главного врача и он прибежал в сопровождении медицинской сестры, чтобы вколоть успокоительное. Степан помог удержать Алеся на кровати. После укола тот ослаб. Мычание и скрежет зубов прекратились. Впадая в забытье, прошептал:

– Стёпка, сообщи обо мне в администрацию… Джохару Заурбекову.

К вечеру в Осикту приземлился личный вертолёт губернатора с группой медиков из областной спецполиклиники.

Джохар Заурбеков метал громы и молнии.

– Я вас всех здесь кастратами сделаю! Бараны безмозглые! Тайгу вверх корнями переверну, а найду гадину! Это всё ваша нечистая сила – шаманы-камланы! Развёл здесь национализм, – бросал Заурбеков в лицо Степана, – культовые поблажки! Я разберусь! Всем не поздоровится!

Степан, сдерживая ярость, молчал. Что он мог сказать в ответ по существу?

В областной спецполиклинике Алесь пролежал около месяца. Два раза его лично навещал губернатор. Один раз прилетал из Осикты Степан. Долго анализировали с Алесем происшедшее. Ни в селе, ни в районе не было немтыря с отрезанным языком. Заманил Алеся чужак, пришлый, явно нанятый кем-то. Вполне допустимо, что причиной злому умыслу могла стать и Дэги. Но эвенки никогда бы не пошли на такое преступление: никогда не было в истории такого культа! Нет, не из тайги тянет смрадным ветерком.

– Терпение, брат, – говорил Степан. – Ты здесь осторожненько почву зондируй, а я там. Узнаем! Нет ничего тайного, что бы не стало явным. Это не моя мудрость, а вековая народная.

Уже перед самой выпиской из больницы сообщили из областной прокуратуры: в низовьях реки выловлен труп, по приметам того человека, с которым встречался в тайге Алесь. Алеся возили на опознание. По сильно обезображенному лицу узнать злоумышленника было невозможно. Подтверждали только вещественные доказательства: камуфляжная форма, пачка размокших денег и пистолет, который действительно принадлежал Алесю.

В эти страшные и тяжёлые дни, проведённые на больничной койке, наполненные тоской и отчаянием, Алесь много читал. Ещё по приезде в Лесогорск он купил двухтомник сочинений Ницше на книжном развале местного рынка. В трудах оплёванного в советское время философа, представляемого как идеолога фашизма, Алесь хотел найти ответы на некоторые вопросы, мучающие его.

В изложении своих взглядов на жизнь начала двадцатого века Ницше выглядел философом-поэтом. Мудрость своего любимого героя Заратустры он излагал со страстью именно романтика, поэтому его мировоззрение изобиловало лирическим туманом, который долженствовало воспринимать сердцу, нежели разуму. Во многое, что утверждал Ницше, не хотелось верить, и прежде всего в то, что он ненавидел сострадание, подстрекал к жестокости и злу. Алесь видел в этом защитную реакцию маленького человека, измученного бесполезной борьбой с собственной психической болезнью.

Не является ли болезнью и месть, которой теперь одержим сам Алесь, болезнью тоже тяжёлой и неизлечимой? Но если она даёт силу противостоять всему тому, что ненавидит его душа, то почему он должен противостоять ей?

Чего боятся в этой жизни люди, чего боится он сам? Жестокости и насилия. А Ницше воспевает их. Все плывут по течению, а он против