Порог греха - Юрий Францевич Курц

письмо, отправил заказным с уведомлением. Оно вернулось с пометкой «Адресат выбыл».

Он даже не подумал позвонить Степану и, отпросившись на выходные, бросился на аэродром и первым же авиарейсом отправился в Осикту. А там обмер в тоскливом недоумении перед домиком Дэги с закрещёнными горбылём окнами.

Кто, кроме Степана Гекчанова, мог пояснить, что же случилось?

– В одночасье взяла расчёт, сняла все деньги со сберкнижки и исчезла.

– Но должна же она была сказать на прощание, почему уезжает, куда уезжает?

– Ни-че-го!

– Не может быть, Стёпка, друг ты мой! Не скрывай, умоляю тебя!

Степан достал из буфета бутылку водки, нарезал вяленой оленины, свежих огурцов и помидоров.

– Ты забыл, из какого она рода-племени? Она же не от мира сего! Она живёт по законам природы, а не нашим, этим… – Степан не нашёл нужного слова и разлил водку по стаканам.

– Ещё в детстве мой дед, её прадедушка, предсказал ей судьбу. Другая бы плюнула на это! Дэги – нет. Вот и следует этому пророчеству.

– Какому же?

– А я знаю? – Степан морщил лоб, уводил в стол глаза. – Одно могу сказать: не блажь это! Дед мой был выдающимся шаманом. Единственным на весь наш Север, – Степан подумал и добавил, – а может, и на всю страну! Его почитали как божество. А он поклонялся огню. И прозвище у него было – Амака Хинк, что значит «дедушка-огонь». К тому же ему не было равных в добыче зверя. Охотничал он в основном для пропитания да своих шаманских камланий. Зверя доставал первой пулей на любом расстоянии, которое эта пуля могла преодолеть. А ружьё – курам на смех! – кремнёвка 17-го века, с дула шомполом заряжалась, лупила без промаха. А почему?

– Талант, значит, имел, врождённый! Не даром же говорят: талант попадает в цель, в которую простой смертный попасть не может.

– Так-то оно так, – Степан загадочно усмехнулся, – но ведь Амака – шаман. Ему чертовщина помогала!

– И ты, Стёпка, туда же! Если человек – мастер, то обязательно серным духом окуривается.

– Да уж и не знаю каким! А вот послушай про один случай. Мне тогда где-то лет семь было. Взял Амака меня на солонцы. С ночи в засидке устроились. Храпанули. На зорьке я проснулся. Амака ещё спал. Вижу: ружьё его рядом лежит. Он никогда и никому не давал кремнёвку! Дай-ка, думаю, посмотрю, что это за диковина такая. Взял – тяжеленная! Положил на опору. Прицелился. И, о отец небесный, вижу на поляне белого оленя! Рядом с ним существо, похожее на человека, метра три ростом, стоит и оленя за рога держит. Мерещится, что ли? Поднял голову от ружья – нет никого. Приложился – олень с великаном. Поднял голову – нет никого. Прицелился – олень с великаном. И так несколько раз – жуть берёт! Тут Амака зашевелился. Я притворился спящим. Амака ружьё хвать и меня в бок кулаком: «Зачем брал без спроса? – и такой в его глазах огонь – я даже руками прикрылся». «Прости, – говорю, – Амака! Любопытство одолело!» Он помахал надо мною руками, поругался, но бить не стал. Пошептал что-то над ружьём, протёр пучком травы. «Видел? – спрашивает». «Видел». «Кого?» «Оленя и… с ним ещё кто-то». Амака головой затряс, закачался из стороны в сторону, застонал, словно раненый. «Ладно, – говорит, – нельзя у человека отнять того, что он видел, и того, что съел. Охотиться сегодня не будем. А ты запомни: пока я жив, об этом никому ни слова! Не то плохое с тобой приключится. Очень плохое!» Я поклялся хранить молчание. Амака уже лет десять как в Верхнем мире, а я вот тебе первому об этом только сейчас рассказываю!

– Занятно, – Алесь потянулся со стаканом к Степану, звякнуло стекло об стекло, – я нечто подобное в Афгане слышал. Кто-то из бойцов наших рассказывал, не то из Бурятии, не то из Казахстана.

– Вполне, – согласился Степан, – природа-то всяких магий одна, национальность в этих чудесах никакой роли не играет.

– А кремнёвка? Куда она подевалась?

– Не знаю. Да и вряд ли кто знает! Это оружие сугубо личное. Помирать Амака в тайгу ушёл. Дэги с ним была. Она потом без него вернулась. Наверное, и о ружье знает. Да разве скажет? Занятно было бы с ним поохотиться.

Степан был готов рассказывать подобные истории бесконечно, лишь бы отвлечь друга от мрачных мыслей о Дэги. Но тот слушал, поддакивал, задавал вопросы, а думками всё одно возле неё кружил, потому что вдруг грохнул по столу кулаком и застонал от душевной боли:

– Что же мне делать, Стёпка? Что же мне делать без неё, скажи?

И Степан тоже кулаком к столу приложился, да так, что опрокинулись стаканы.

– Ждать! Она же Асаткан Дэги – «женщина-птица». А птицы всегда возвращаются в родные края!

Как бы ни шла жизнь человека в расплеске волнующих приключений, удач и побед или в жухлости полускотского существования, в постоянных потугах на добычу куска хлеба, однажды, чаще всего в моменты душевного надлома, который бывает не только в сосуде скудельном, но и в сытости, засвербит в голове вопрос: «А кто ты? Зачем ты? Что понатворил ты на этой временной станции на пересадочном пути к небу? Что после себя оставляешь?»

Загвоздилось это у Салипода на большом, шумном и по-деревенски весёлом банкете с баянами, гармошками, балалайками, затейниками и хороводами. Салипод любил устраивать такие праздники, на которых его величали, да и сам себя он чувствовал отцом родным каждому участнику.

Определенное число бражной компании составляли сельские жители, к тому же не самые выдающиеся. В основном те, кто не спился, не порушил хозяйство в брошенной властями деревне, а держал кое-какой скот, что-то сеял, сажал и выращивал и, вопреки всем кредитным, налоговым и рыночным удавкам, не хотел испускать дух. Салипод ставил таких в пример, фотографировался в обнимку для газет и телевизионных передач.

Потягивая мелкими глотками коньяк из хрустальной рюмки, губернатор наблюдал за одним гостем – кряжистым, широкогрудым и крепконогим мужиком, в белой, расшитой красными узорами, на старинный манер, по вороту и рукавам, рубашке. С полного лица его, загарно обласканного солнцем и степными ветрами, не сходила улыбка. Голубые глаза источали тепло и восторженное дружелюбие. Он то тянулся рюмкой к застольным соседям, то затягивал раздольную песню, то скороговорил зубастые частушки, то пускался в пляс. С кем-то целовался, с кем-то обнимался, кого-то задирал на шуточную потасовку. Какой-то мотор работал внутри него, заряжая неизбывной энергией. «Счастливый человек» – подумал Салипод и подобрался к нему познакомиться. Мужик не смутился, не