Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

не имела такой оглушительный успех при европейских дворах» [14].

«Воспоминание о битве при Сольферино» [15] сделало простого рантье прославленным автором бестселлера благодаря быстро печатающимся тиражам и переводам на многочисленные языки. В феврале 1863 года Дюнан основал в Женеве «Комитет пяти», чтобы заложить основы организации для оказания помощи, которая была в его планах. Помимо него самого, в группу входили: швейцарский генерал Гийом-Анри Дюфур, юрист Густав Муанье, а также хирурги Теодор Монуар и Луи Аппиа. От Дюфура, в возрасте 76 лет избранного президентом группы (ее название впоследствии изменили на «Международный комитет помощи раненым»), поступило предложение «согласовать опознавательный знак, униформу или нарукавную повязку, чтобы те, кто носит этот известный всем общепринятый знак, сохраняли неприкосновенность» [16].

Споры и мелочная зависть не обошли комитет стороной. Основной причиной было то, что Дюнан занимал позицию лидера, всячески продвигая свою идею и задавая темп, к которому его более степенные коллеги, особенно Дюфур, относились сомнительно. Однако Дюнан знал: железо нужно ковать, пока оно горячо. И, как оказалось, путь для идеи Дюнана был открыт на самом верху. Король Саксонии, например, заявил о своей безоговорочной поддержке: «Я сделаю все, что в моих силах. Нация, которая не проявит участие по отношению к этой гуманитарной работе, будет бойкотирована общественностью Европы» [17].

Едва ли правительства других стран этого желали, поэтому 26 октября 1863 года в зале дворца Пале де л’Атене комитет приветствовал делегатов из 16 европейских стран. Как всегда бывает с конференциями такого масштаба, примирить отдельные интересы оказалось непросто. Однако по одному очень важному вопросу соглашение было достигнуто. Дюнан, будучи секретарем конференции, зафиксировал в протоколе: «Доктор Аппиа настаивает на важности международного символа и хочет внести дополнение в первый абзац: „Конференция предлагает белую повязку на левой руке“… После обсуждения внесенное доктором Аппиа предложение было принято, но с поправкой, что на белой повязке должен быть красный крест» [18].

Долгое время предметом споров был вопрос о том, может ли организация по оказанию помощи получить нейтральный статус в условиях войны, как это планировал Дюнан и чему особенно упорно возражал Муанье. Однако прусский делегат постоянно поддерживал Дюнана и отметил, что еще столетием ранее, в 1759 году в период правления Фридриха Великого, его страна договорилась с Францией об исключении из числа военнопленных раненых и санитаров. Большинство делегатов в Женеве, в конце концов, поддержали нейтральный статус помогающих раненым людей, носящих условленный символ.

Фактически учредительный акт был приведен в исполнение в следующем году, когда правительство Швейцарии пригласило всех вовлеченных лиц на международную конференцию.

 Заседание в ратуше Женевы с 8 по 22 августа 1864 года ознаменовало рождение Международного Красного Креста. Там же была принята Женевская конвенция, действующая по сей день, хотя не всегда и не везде признаваемая комбатантами.

Дюнана же на конференции сместили с его лидерской позиции – группу основателей возглавил официальный представитель Швейцарской Конфедерации на конференции Густав Муанье. Великобритания присоединилась к соглашению только в следующем году; США, где во время Женевской конференции бушевала Гражданская война, не решались на этот шаг до 1882 года.

В итоге создание Красного Креста стало триумфом Анри Дюнана. Он имел возможность наслаждаться им в течение нескольких лет и радовался своей возросшей популярности в Европе. Пруссаки, которые пытались следовать его идеалам во время следующего сражения (битвы при Кениггретце в 1866 году), пригласили Дюнана на парад победы после короткой войны с Австрией; королева принимала его под бесчисленными флагами Красного Креста, а наследник престола (которому будет дозволено править в качестве императора Фридриха III, «либеральной надежды Германии», весьма недолго, всего 99 дней) польстил тщеславию Дюнана, встретив его чрезмерно восторженными словами приветствия: «Мы старые друзья, господин Дюнан и я!» [19]

12. Раны нации

Когда наступила ледяная зимняя ночь, из укрытия вышла женщина, даже не подозревавшая, что она войдет в историю мировой литературы. Она осторожно шла по направлению к большой реке, надеясь, что холод сделал свое дело и Огайо замерзла. Ребенка, закутанного в шерстяное одеяло, она крепко прижимала к себе, боясь, что он может начать кричать, тем самым выдав их. Путь был хорошо известен, поскольку она часто выбирала его, отправляясь по поручениям господина. Своего хозяина. Да, на плантации в Северном Кентукки, которую в ту ночь женщина надеялась покинуть навсегда, она была собственностью фермы, как волы, лемеха[100] и другие орудия труда. Когда несколькими днями ранее работорговец появился у ее хозяина и начал переговоры о стоимости женщины и ее старших детей, она знала, что в любую минуту ее могут продать и перепродавать дальше, перевозя все дальше на юг, прочь от семьи и мечты о свободе. Потому что свобода (так она слышала от других перешептывавшихся рабов) находилась по другую сторону реки. Вдалеке, на вершине холма на окраине небольшого городка Рипли, она увидела дом, который, словно маяк, излучал свет лучшего будущего. Его можно было разглядеть на расстоянии нескольких миль, и по хижинам рабов во всем регионе ходили слухи о жильцах этого дома – докторе Джоне Ранкине, его девяти сыновьях и четырех дочерях. Ранкин был пастором пресвитерианской общины Рипли и одним из самых известных аболиционистов в Огайо, одним из борцов против рабства, пропагандирующих его отмену.

Женщина с младенцем на руках ступила на тонкий лед реки и в итоге добралась до берега незамеченной. Дом семьи Ранкинов действительно оказался воротами, ведущими к свободе. Жители дали ей еду и теплую одежду. Когда оба оправились после дороги, Ранкины, прибегнув к помощи круга друзей, позаботились о том, чтобы мать и дочь благополучно продолжили свое путешествие на север. Имени этой женщины они не знали. «Мы догадывались, – писала впоследствии дочь Ранкина Лоури, – что эта храбрая мать, оставшаяся неизвестной, однажды затронет сердце нации» [1].

Впоследствии на основе истории этой женщины писательница Гарриет Бичер-Стоу опишет побег вымышленной рабыни Элизы в романе «Хижина дяди Тома» – книге, продемонстрировавшей широкой аудитории ужасы института рабства так, как это не удавалось сделать бесчисленным памфлетам и проповедникам. Именно встреча с Гарриет Бичер-Стоу усилила в молодом швейцарце негодование относительно существования рабства в Соединенных Штатах. Это была активно развивающаяся страна по ту сторону Атлантики, после неудавшихся революций 1848 и 1849 годов ставшая новым домом для многих европейцев, страна, которая поклялась быть верной идеалам свободы в своем основополагающем документе, Декларации независимости 1776 года. И эта страна по-прежнему оставалась обителью рабства, являвшегося фундаментом сельскохозяйственной экономики на юге США и богатства элиты плантаторов,