Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

class="p1">  Дарвин, ставший систематичным натуралистом и аналитиком, весьма трезво взвесил все «за» и «против» женитьбы.

В качестве преимуществ он отметил следующее: «Женитьба – это дети (если даст Бог), постоянный компаньон (друг в старости), который будет испытывать общие с тобой интересы, иметь совместные удовольствия и будет объектом твоей любви – во всяком случае лучше, чем собака. Женитьба – это дом и кто-то, кто будет заботиться о доме. Очарование музыки и женской болтовни». Кульминацией этого списка было получение максимально возможной выгоды: «Все эти вещи полезны для здоровья»[90]. Подобным пунктам противопоставлялись недостатки: «Отсутствие свободы идти, куда хочешь. Траты на детей и беспокойство о них. Возможные ссоры. Потеря времени, по вечерам невозможно будет читать. Моей жене может не нравиться Лондон; тогда наказанием будут ссылка в деревню и деградация до уровня апатичного, ленивого дурака» [6].

Он решил, что аргументы «за» перевешивают, и нашел кандидатуру из близкого семейного круга, давно ему знакомую. Бракосочетание с двоюродной сестрой Эммой Веджвуд, которая была на год старше самого Дарвина, состоялось 29 января 1839 года в семейном поместье семьи Веджвуд в небольшом городке Мэйр в Стаффордшире. В своем дневнике Дарвин сделал краткую, лишенную чрезмерных романтических волнений запись: «Сегодня в возрасте 30 лет женился в Мэйре и вернулся в Лондон» [7]. Тем не менее брак оказался удачным, и у пары родилось десять детей; Эмма оказывала Дарвину огромную поддержку в работе, и благодарность за это он неоднократно выражал до самой старости.

Его беспокойство о том, что жене может не нравиться Лондон, утратило актуальность, поскольку у самого Дарвина вскоре развилась неприязнь к большому городу. Это произошло даже несмотря на то, что он ценил предлагаемые мегаполисом возможности обмениваться идеями с другими исследователями и беседовать в клубах с джентльменами. Кроме того, именно в Лондоне, где располагались все подобающие издательства и СМИ, он получил признание за свои путевые заметки, о которых впоследствии – после публикации его великой работы «Происхождение видов» – он высказался, оглядываясь назад: «Успех этого литературного произведения всегда дразнил мое тщеславие больше, чем любая другая из написанных мной книг» [8].

С появлением детей и Эмма, и Чарльз все более страстно желали спокойной деревенской жизни. В сентябре 1842 года они переехали в поместье Даун-хаус в деревне Даун графства Кент; это место давно поглотила урбанизация, и теперь оно является частью Большого Лондона. В Даун-хаусе, где Дарвин прожил сорок лет до самой смерти, он работал сосредоточенно, делая перерывы, обусловленные состоянием здоровья, а также прерываясь на публикации по теме геологических и зоологических аспектов своей теории.

 Когда обоснование теории эволюции было практически завершено, случилось самое ужасное несчастье, которое может произойти с исследователем: другой ученый развил те же идеи.

Альфред Уоллес, работавший в Юго-Восточной Азии, занимался этой же темой и в 1855 году опубликовал статью под названием «О законе, управляющем возникновением новых видов». В июне 1858 года Дарвин получил письмо от Уоллеса, жившего на территории нынешней Малайзии. Прочитанное вызвало у него ужас: Уоллес просил Дарвина оценить его готовые к публикации тезисы. Дарвину пришлось признать: «Это уничтожит всю мою оригинальность, каких бы масштабов она ни была» [9]. В этой ситуации быстро опубликовать собственные мысли в краткой форме, просто чтобы опередить Уоллеса, Дарвину казалось решением жалким. По совету друзей он нашел выход, на который согласился и Уоллес – то было поистине джентльменское соглашение. Результаты трудов обоих ученых были представлены 1 июля 1858 года на научной конференции и опубликованы в специализированном журнале. Заметного общественного резонанса они не вызвали.

Вся слава должна была достаться «Происхождению видов» в следующем году. Теорию эволюции наука того времени восприняла в значительной степени положительно, а вот естественный отбор, продвигаемый Дарвином, был вопросом более противоречивым. Повышению осведомленности о работе и ее авторе поспособствовали публичные дебаты, самые известные из которых состоялись 30 июня 1860 года перед Британской ассоциацией содействия развитию науки в Оксфорде. С Дарвином согласился натуралист Томас Генри Гексли, которому пришлось отстаивать свое мнение (и учение Чарльза) под натиском жестких нападок Сэмюэла Уилберфорса, епископа этого университетского города. По свидетельствам очевидцев – за диспутом наблюдало около 1000 зрителей, неслыханное количество для научной конференции той эпохи, – религиозный деятель самодовольно пытался высмеять своего оппонента и в заключение спросил Гексли, не заботит ли того, что его дедушка был обезьяной (довод, выдержавший испытание временем и входящий в стандартный репертуар противников эволюции, особенно тех, которые никогда не читали «Происхождение видов» Дарвина). Гексли ответил: «В таком случае я был бы в том же положении, что и Ваше Преосвященство» и добавил: «Если бы мне задали вопрос, предпочел бы я иметь паршивую обезьяну в качестве моего дедушки или от природы высокоодаренного человека, занимающего видное положение и имеющего большое влияние, но использующего свои навыки и влияние, чтобы поднять на смех серьезную научную теорию, тогда я бы без колебаний подтвердил, что предпочитаю обезьяну» [10].

Дарвин стал основоположником современного понимания развития жизни и происхождения людей, но на абсолютную истинность своих теорий он не претендовал: «Невежество гораздо чаще приводит к самоуверенности, нежели знание: мало знающие, а не много знающие любят положительно утверждать, что та или иная задача никогда не будет решена наукой»[91] [11].

Грандиозный талант рассказчика Чарльза Диккенса или способность представлять научные наблюдения в нейтральной форме и делать их интересными для широкой аудитории, которой обладал Чарльз Дарвин, почти полностью отсутствовали у другого автора, работавшего над своей решающей книгой в том же, 1859 году. Она походила на работу Дарвина, поскольку за основу также были взяты собственные наблюдения и опыт, из которых автор сделал выводы. Различие в том, что материальные (в данном случае это означает «видимые под микроскопом») доказательства его выводов не всегда можно было продемонстрировать. Завершив свои трудовые отношения в Вене, Игнац Филипп Земмельвейс вернулся на родину в Венгрию, в город Пешт, где открыл практику. Кроме того, следующие шесть лет он работал акушером в местной больнице Святого Роха pro bono[92], без оплаты, несмотря на то, что его финансовое положение ухудшилось после смерти родителей. Земмельвейс ввел строгие правила мытья рук в старой больнице, где преобладали антисанитарные условия. Успех был немалым. В Вене, где после его отъезда вновь взяло верх прежнее халатное отношение, уровень материнской смертности в результате послеродовой лихорадки составлял от 10 до 15 процентов. А в больнице Святого Роха из 933 родов – только 0,8 процента.

В