Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

часто он позволял себе отвлекаться – например, на следы рабства, которые встретились ему на Востоке, а в одной из самых прогрессивных индустриальных стран, в Соединенных Штатах (на юге), являлись все еще абсолютно законными. Он познакомился с писательницей Гарриет Бичер-Стоу, подарившей ему экземпляр своего бестселлера «Хижина дяди Тома». Читая его, вспоминая предысторию, Дюнан пришел в крайнее возбуждение, размышляя о «стране, которая кичится тем, что находится на пике развития цивилизации и свободы, но где все еще покупают и продают единоверцев, как скот. Беда тому, кто попирает дух христианства и нарушает самые основные принципы человечности и современной цивилизации. Вы хотите отсрочить свое пробуждение до тех пор, пока однажды рабство не падет с ужасным раскатом грома?» [7]. Этот риторический вопрос оказался пророческим – рабство удалось преодолеть только с раскатом грома Гражданской войны в США, постепенно вырисовывавшейся на горизонте.

Поскольку французские власти в Алжире не были склонны оказывать содействие его проектам, Дюнан искал наивысшей протекции самопровозглашенного императора французов. Он написал почтительное прошение (которое адресат отклонил, потому что оно оказалось слишком льстивым даже для Наполеона III, уж точно не лишенного тщеславия) и последовал за властителем. Так Дюнан приехал из мирной Женевы в Сольферино. Вечером 24 июня 1859 года Дюнан прибыл в городок Кастильоне-делле-Стивьере, располагавшийся недалеко от поля битвы. Перед ним предстало ужасное зрелище: маленький город наводнен ранеными, тяжело травмированными мужчинами, не получившими какой-либо медицинской помощи даже спустя несколько часов после бойни: «Лошаки бегут рысью, а раненые, которых они везут, кричат от боли, причиняемой этим аллюром[96]. У одного человека размозжена нога – она казалась почти отделенной от его тела; каждый легкий толчок экипажа, в котором он лежит, усиливает боль. У другого сломана рука, и он пытается поддерживать и защищать ее здоровой. Шток зажигательной ракеты пронзил левую руку капрала. Он сам вытащил его, а теперь использует как опору, чтобы с его помощью дотянуть до Кастильоне» [8].

 Дюнан, забыв о своих делах, решил проявить участие и вместе с жителями городка оказывал раненым посильную помощь: перевязывал открытые раны, разносил воду. В одной только церкви в невообразимой тесноте разместили более 500 раненых.

Добровольцам Дюнан подавал пример: поначалу горожане заботились в основном о «своих» людях – пьемонтцах и их французских союзниках. Но Дюнан безустанно убеждал их не делить людей на своих и чужих и активно помогать всем раненым и умирающим, включая австрийцев. Когда наступила ночь, на весь маленький город раздался возглас «Tutti fratelli!»[97]. Сегодня эту фразу можно увидеть на памятнике Красному Кресту в Кастильоне. «Все люди братья» – по крайней мере, станут ими через несколько часов после того, как пушки окончательно смолкнут.

Дюнан с восхищением отметил вовлеченность женщин Кастильоне: «Ничто не могло их отвратить, утомить или привести в уныние. Их скромная преданность не знала ни усталости, ни отвращения; ни одна жертва не была для них обузой» [9]. Каждая женщина напоминала ему Флоренс Найтингейл, о чьей службе он читал во время Крымской войны: ее организация ухода за больными приводила его в восхищение. Дюнан, которому так и не доведется вступить в брак, был впечатлен очаровательностью итальянок, несмотря на царящую вокруг суматоху: «Некоторые из этих импровизированных медсестер были красивыми и изящными молодыми девушками, их доброта и прекрасные, полные сострадания и слез глаза, чуткая забота во многом способствовала тому, чтобы в какой-то мере поднять моральный дух больных» [10].

В течение следующих нескольких дней Дюнан возводил крепкую основу под системой ухода за ранеными. Вместе с друзьями из Женевского движения возрождения он основал комитет, форсировавший поставки гуманитарных грузов и собиравший пожертвования. В Кастильоне для содействия нескольким военным врачам также был отправлен хирург из Женевы. Хирурги работали почти круглосуточно, в самых неблагоприятных гигиенических условиях, какие только можно себе представить, и в основном без применения наркоза: наиболее распространенного в то время анестетика, хлороформа, в лазаретах было слишком мало. Дюнан не боялся наблюдать за ужасающей повседневной работой полевого хирурга, когда тот приступал к самому распространенному хирургическому вмешательству – ампутации: «Хирург снял свой сюртук, закатал рукава рубашки до плеч и надел широкий фартук, доходивший до шеи; упираясь коленом в одну из каменных плит зала и держа в руке жуткий нож, он обхватил рукой бедро солдата, а затем одним движением рассек кожу вокруг всего бедра. Пронзительный крик эхом разнесся по подвижному госпиталю… После этого хирург поднялся и начал отделять кожу от обнаженных мышц; для этого он разрезал плоть, а затем потянул ее так же, как и кожу, которая теперь была сосборенной, словно оборка высотой в дюйм. Мощным круговым надрезом он также рассек все мускулы до костей; потоки крови хлынули из вскрытых артерий, забрызгивая хирурга и стекая на пол» [11].

Дюнану удалось убедить адъютанта Наполеона освободить пленных австрийских военных врачей. Они и стали долгожданным подкреплением, а для Дюнана еще и символом того, что забота о раненых не должна знать границ и враждебности. Пережитое в Сольферино позволило ему развить фундаментальную мысль: «Разве нельзя было бы основать общества добровольной помощи, членами которых стали бы полные энтузиазма, самоотверженные добровольцы, способные позаботиться о раненых в военное время?» [12].

Для всех раненых в грядущих войнах Дюнан стал своего рода лоббистом (так позже начнут называть этот род деятельности). Сначала он выступал с докладами в салонах Милана, затем в других городах и, будучи велеречивым оратором, повышал эмоциональный накал, дополняя свои выступления драматичными реминисценциями. Его мысли становились все более проработанными, в том числе идеи о повсеместно известном и уважаемом символе этого учреждения для оказания помощи – «…гербовом щите или знамени с одним словом – своего рода лабарум[98] большого размера, воткнутый в землю или закрепленный на деревьях, где обычно устанавливаются подвижные перевязочные станции» [13].

 Дюнан почувствовал отклик и решил обратиться к гораздо более широкой аудитории по сравнению с той, которой он раньше представлял свои доклады. Он изложил свой опыт очевидца боевых действий на бумаге, в книге «Un souvenir de Solférino»[99].

Он разослал первые экземпляры многочисленным коронованным главам Европы, которые в его глазах были прежде всего влиятельными лидерами общественного мнения. Прусская королева Августа написала ему, будто книга ее «настолько растрогала», что она даже положила ее на прикроватную тумбочку супруга. Дюнану, который всегда был восприимчив к положительным отзывам, едва ли удавалось скрывать свой восторг: «Никогда прежде скромная книга простого рантье