Восставая из рабства. История свободы, рассказанная бывшим рабом - Букер Т. Вашингтон

из самых дешевых и грубых обрезков. Я с трудом могу представить себе бо́льшую пытку, за исключением, возможно, вырывания зубов, чем облачиться в новую льняную рубаху. Представьте, что в вашу плоть вонзается дюжина деревянных заноз и сотня булавок. До сих пор я отчетливо помню те мучительные ощущения, которые я испытывал, надевая одну из этих роб. Учитывая, что детская кожа мягкая и нежная, боль мальчика-раба была намного страшнее, чем та, что испытывали взрослые, натягивая такую одежду. Однако выбора у меня не было. Я должен был или носить льняную рубаху, или ходить нагишом. Пожалуй, если бы мне все же разрешили выбирать, я бы предпочел второе. Мой брат Джон, который на несколько лет старше, совершил один из самых великодушных поступков, из тех, что только мог сделать один раб для другого. Несколько раз он соглашался надеть мою новую рубашку и поносить ее несколько дней, пока она не «притрется».

Из всего вышесказанного напрашивается вывод о том, что представители моей расы ненавидели белых, ведь их победа в войне означала бы, что мы до конца дней будем вынуждены оставаться рабами. Однако на нашей плантации ничего подобного не происходило. Отмечу, что в большинстве мест, где к рабам относились хоть сколько-нибудь прилично, белых господ вовсе не ненавидели. Во время Гражданской войны один из моих молодых хозяев был убит, а двое других – тяжело ранены. Помню всеобщее чувство скорби, которое охватило нас, когда мы услышали о смерти массы Билли. Это не было притворством. Кто-то нянчил массу Билли, кто-то играл с ним, когда он был ребенком. Масса Билли молил пощадить рабов, если надсмотрщик или хозяин избивал их за какую-то провинность. Скорбь в невольничьей деревне уступала по своей глубине лишь горю в большом доме. Когда оставшихся в живых молодых хозяев привезли домой, многие рабы от души выражали свое сочувствие. Все старались помочь хоть в чем-то. Были те, кто очень хотел ухаживать за ранеными хозяевами и вызывался дежурить у их постели по ночам. Чуткость и сострадание были результатом доброго отношения к невольникам. Когда белые мужчины уходили на войну, рабы оставались оберегать их женщин и детей. Считалось почетным быть избранным на роль защитника большого дома. Если бы кто-то захотел причинить вред молодой или старой госпоже, ему бы пришлось для начала убить раба. Не думаю, что это где-то по достоинству оценено, но редко когда представители моей расы предавали особое доверие хозяев.

Темнокожие, как правило, не испытывали ненависти к белым. Я знаю много случаев, когда они нежно заботились о своих бывших хозяевах и хозяйках, которые по какой-то причине после войны оказались в нужде. Мне известны истории, когда рабы годами содержали своих бывших господ. Помнится, на большой южной плантации молодой белый человек, сын бывшего владельца поместья, обнищал и опустился по причине пьянства. Несмотря на собственную бедность, цветные с этой плантации в течение многих лет снабжали его всем жизненно необходимым. Один посылал ему кофе или сахар, другой – немного мяса, и так далее.

Как я уже говорил, представитель моей расы нечасто предавал оказанное ему особое доверие. Расскажу случай, произошедший с бывшим рабом из Вирджинии, которого я встретил недавно в маленьком городке штата Огайо. Я узнал, что за два или три года до Прокламации об освобождении рабов этот человек заключил со своим хозяином договор. Согласно контракту, раб мог купить себе свободу в рассрочку. Он мог работать, где только пожелает, ежегодно выплачивая хозяину определенную сумму. Обнаружив, что в Огайо ему удастся лучше заработать, он отправился туда. После того как в силу вступила Прокламация, раб был все еще должен своему господину около трехсот долларов. Несмотря на то что закон освободил его от любых обязательств перед хозяином, темнокожий прошел несколько десятков километров, чтобы лично вручить оставшуюся часть долга. В разговоре со мной этот человек признался, что, хотя ему и не обязательно было выплачивать долг, он не привык нарушать данное им слово.

Кто-то может решить, что не все рабы хотели обрести независимость. Это неправда. Я не встречал ни одного человека, который не желал бы вырваться на волю, ни одного, кто добровольно вернулся бы в рабство.

Я от всего сердца сочувствую любой нации или группе людей, которым выпало несчастье запутаться в сетях невольничества. Мне горько за южан, которых объявили виновниками всех несчастий. Ни одна часть нашей страны не несет единоличную ответственность за введение института рабства, который долгие годы поддерживался правительством. Стране нелегко было сбросить эти оковы. Избавившись от расовых предрассудков, мы сможем признать, что все пострадали от этой беды.

Несмотря на всю жестокость и несправедливость происходившего, десять миллионов темнокожих граждан этой страны, которые сами прошли школу американского рабства или чьи предки оказались в неволе, находятся в более выгодном положении, с материальной, интеллектуальной, нравственной и религиозной точек зрения, чем цветные люди с другого континента. Многие отправляются в Африку в качестве миссионеров, чтобы просвещать тех, кто остался на исторической родине. Я не оправдываю рабство, так как все мы знаем, что в Америке оно имело под собой эгоистические и меркантильные основы и не связано с миссионерскими идеями. Однако я хочу подчеркнуть, что иногда во имя высшей цели Провидение весьма жестоко обходится с людьми или целыми обществами. Когда меня спрашивают, как в столь безнадежных обстоятельствах мне удается верить в будущее нашей расы в этой стране, я напоминаю им о тех терниях, пройдя которые мы, благодаря божьему промыслу, оказались в дне сегодняшнем.

С тех пор как я стал достаточно взрослым, чтобы самостоятельно рассуждать, меня постоянно посещала одна и та же мысль: несмотря на жестокие испытания, через которые мы прошли, чернокожие получили от рабства почти столько же, сколько и белые люди. Пагубное влияние этого института ни в коем случае не ограничивалось одной расой. Это легко проиллюстрировать фактами из жизни нашей плантации. Весь механизм невольничества был построен таким образом, что труд чаще всего рассматривался как признак деградации и неполноценности. Поэтому он был тем, от чего обе расы на плантации стремились убежать. Рабовладельческий строй в значительной степени вытравил из белых людей дух самодостаточности и способность к взаимопомощи. У моего старого хозяина было много детей, но ни один, насколько я знаю, никогда не интересовался хоть каким-то ремеслом или производством. Девочек не учили готовить, шить или ухаживать за домом. Все это было возложено на плечи невольников. Рабы, в свою очередь, мало интересовались жизнью плантации, и их невежество не позволяло им научиться делать все наиболее совершенным