Исцеление мира. От анестезии до психоанализа: как открытия золотого века медицины спасли вашу жизнь - Рональд Дитмар Герсте

Вестфалии оно поднималось на несколько минут раньше, чем над пастбищами крестьянина в Нижнем Рейне близ Клеве, никого не беспокоило. Даже работа почтовой кареты не страдала от того факта, что в Дрездене, откуда уезжал экипаж, часы показывали другое время, нежели чем в тот же момент в пункте назначения в Лейпциге. Эпоха железных дорог изменила положение дел, поскольку потребовалось согласовывать расписания и маршруты. С появлением однопутных железных дорог точное хронометрирование стало в прямом смысле слова жизненно необходимым. Дороги таили в себе потенциальную опасность, которую старались контролировать прежде всего с помощью телеграфной связи, устанавливаемой вдоль рельсов. С помощью этой технологии одна станция могла «обсудить» со следующей, какой поезд ждать и какая линия будет занята. Тесное сосуществование в едином пространстве железной дороги и телеграфного провода, которое до сих пор является нормой на многих маршрутах, напоминало современникам физиологию живых существ. «Телеграф, – так описывает увиденное Вольфганг Шивельбуш в своей определенно стоящей прочтения книге об эпохе железных дорог, – становится неотъемлемым элементом машинного ансамбля железной дороги, которая без него, по словам сына композитора и знатока философии железных дорог Макса Марии фон Вебера, была бы словно организм без нервной системы: „…как мышцы человеческого тела являют собой безжизненную плоть без пронзающих их нервов, так мышцы, что даровали человечеству изобретения Уатта и Стивенсона, обладали бы лишь половиной своей силы, если бы их не озаряла направляющая мысль нервов телеграфных проводов”» [4].

Впервые гринвичское время, изначально утвержденное в XVII веке для мореплавателей (на него настраивались хронометры британских кораблей, курсировавших по мировым океанам), было введено в Великобритании в качестве стандартного для железнодорожных перевозок. В Германии в 1893 году с принятием «Законодательного акта об определении времени» для всей Германской империи от Эмдена до Бреслау, от Саарбрюккена до Кенигсберга, было введено единое время – на час меньше времени по Гринвичу. Эта разница сохраняется по сей день, щекоча нервы все новым и новым авиапассажирам, которые, скажем, вылетают в 11:50 из аэропорта Дюссельдорфа и, если полет проходит хорошо и отсутствуют какие-либо промедления, приземляются в Хитроу в 11:40 утра.

 На международном уровне, еще до принятия немецкого законодательного акта об определении времени, на конференции в Вашингтоне в 1884 году мир был разделен на актуальные по сей день часовые пояса.

Чувства людей в Европе по отношению к технике, внезапно открывшей перспективу достижения горизонта, изложили на бумаге многочисленные современники. Самыми красноречивыми были слова жившего в Париже поэта Генриха Гейне: «Открытие двух новых железных дорог, одна из которых ведет в Орлеан, а другая – в Руан, вызывает здесь напряжение, которое ощущает каждый, кто не стоит на социальной изолирующей подставке[64]. В этот момент все население Парижа как бы образует цепь, где один человек проводит электрический ток другому. Но в то время как большая толпа недоуменно и ошеломленно смотрит на внешний облик великой движущей силы, мыслитель охвачен необычайным страхом, какой мы всегда испытываем, когда случается самое чудовищное и неслыханное, последствия чего колоссальны и непредсказуемы. Мы ощущаем лишь то, что все наше естество движется вперед по новым путям, мечась из стороны в сторону, что нас ждут новые условия, радости и невзгоды, а неизведанное проявляет свое зловещее очарование, притягивая и пугая одновременно. Наши предки, должно быть, чувствовали то же самое, когда была открыта Америка, когда изобретение пороха ознаменовало их первые выстрелы, когда печатный станок отправил в мир первые листы со словом Божиим. Железные дороги – это еще одно провиденциальное событие, дающее человечеству новый поворот, меняющее цвета и образ жизни; начинается новая глава в мировой истории, и наше поколение может похвалиться тем, что оказалось ее частью. Какие изменения должны произойти теперь в нашем взгляде на вещи и в наших идеях! Пошатнулись даже элементарные представления о времени и пространстве. Железные дороги убили пространство, и у нас осталось лишь время. Если бы у нас только было достаточно денег, чтобы окончательно изничтожить и его! Теперь дорога до Орлеана занимает четыре с половиной часа, и столько же времени требуется, чтобы добраться до Руана. Что же будет, когда проложат линии в Бельгию и Германию и их соединят с местными железными дорогами! Мне кажется, горы и леса всех стран приближаются к Парижу. Я уже чувствую запах немецких лип; Северное море бушует перед моей дверью» [5]. Но у прогресса была и обратная сторона.

 Как и любую новую технологию, железную дорогу сопровождали несчастные случаи, тем более в первые годы, когда представление о мерах безопасности было еще весьма ограниченным.

Практически сказочное чувство безопасности, которое знаменитая лондонская актриса Фанни Кембл испытала на пути из Манчестера в Ливерпуль в 1830 году, длилось недолго: «Закрыв глаза, я испытала чувство полета, которое было довольно приятным и неописуемо странным, и все же я чувствовала себя в полной безопасности и нисколько не боялась» [6]. Несчастные случаи, сопряженные с новой техникой, стали проблемой для общественности, которая знала о катастрофах, связанных с мобильностью, только из новостей о случайных кораблекрушениях. Однако для большинства читателей газет эти события представлялись вестями из другого мира, так как лишь немногие когда-либо в своей жизни всходили на корабль. Железная дорога же, напротив, быстро превратилась из объекта восхищения в норму, и путешествие по ней – а значит, и подверженность потенциальным опасностям – стало чем-то повседневным.

Автор ранней французской энциклопедии о железных дорогах, опубликованной в 1844 году, высказался об этом крайне метко: «Все, что человек может сделать руками, способно привести к несчастному случаю. Из-за своего рода уравновешивающей силы чем совершеннее делается механизм, тем более масштабными становятся аварии. Именно по этой причине самые мощные и совершенные промышленные устройства, паровые машины и железные дороги, могут привести к наиболее ужасным катастрофам, если не будут тщательно контролироваться. Массы, которые они приводят в движение, их скорость и способность развивать силу имеют в целом ужасающий разрушительный эффект, если они внезапно останавливаются или отклоняются от цели. Сила пара открывает людям новые, ранее неизвестные пути. И, по-видимому, она ставит их в ситуацию, которую, пожалуй, правильнее всего будет сравнить с положением человека, движущегося по краю пропасти: всего один неверный шаг способен обернуться для него падением. Это ситуация аналогична тому, что механики называют неустойчивым равновесием, которое может быть нарушено малейшим воздействием» [7].

Именно во Франции крупная железнодорожная авария на раннем этапе показала, что эта технология также не может быть всецело подвластна людям. После