Чертог Белой Ночи - Мария Казанцева

должны дежурить на лестнице с восьми. Так и есть.

– Это было настолько…

Рейн вернулся в гостиную.

– Реально, – сказал он. – Будто на самом деле. Я об этом и говорю: ты используешь мою магию, и от этого наши общие иллюзии чище, точнее, ярче…

– Нет. Это было естественно, – попыталась объяснить Яра, поднимаясь на ноги и оборачиваясь в плед. – Как будто до этого я дышала в три раза реже и только сейчас начала полной грудью.

На его лице отразились попытки понять, о чем она говорит, но молчание говорило, что у него не получалось.

– Я сейчас смотрю на тебя словно через толстенное стекло, и ты вне досягаемости, говорю с тобой и не понимаю, зачем это делаю, ведь все должно быть иначе.

– Чувствовать больше во время связки удобно, а в некоторых случаях очень приятно. Это вызывает привыкание. Обратная сторона контроля, из-за которой он и запрещен.

– Дело не в том, что это чертовски круто, а в чувстве порядка, что все на своем месте и наконец работает так, как должно, – сказала Яра и не стала больше пытать его сосредоточенность, которую он уже удерживал из последних сил.

Они так и уснули вместе: она – укутавшись в плед, а он головой на подушке у ее колен. Ей снилась Ниоко в «Сахаре», ее морда у нее на ногах и тяжелое звериное дыхание, сквозь которое тихо звучал отрывистый голос: «Мошенница здесь ты».

Глава 49. Макс

Последние десять лет каждый день начинался с гребаного будильника, а в это утро начался со скрежета железной решетки перед мордой.

– Пока свободен, Тенёв, – сказал страж и зашагал обратно к посту, оставив камеру открытой.

Потом Макс обычно принимал душ, но, оказавшись дома, понял, что мыться расхотелось. Он выключил воду в ванной и пошел на кухню, решив, что впервые за десять лет можно себе позволить начать день с бокала виски. Это намерение, однако, скорректировал кухонный шкафчик со стеклянной посудой, который с грохотом и звоном рухнул на пол. Макс зло схватил первый попавшийся стакан и достал бутылку из холодильника.

Видимо, услышав грохот, Дэн показался со стороны коридора, ведущего в комнату Яры.

– Все еще хочешь поговорить с ним? – обернувшись на стук босых ног, спросил он. Она вышла следом. Хотелось злиться на нее, но не получалось.

– А тебе, как всегда, на все насрать? – обращаясь к брату, Макс смотрел на приветливый стакан в своей руке.

– Да, мне плевать на того мужика, который сломал тебя одним своим существованием. – Отчетливая ирония в голосе Дэна била по сарказму Макса. – Плевать так же, как и ему на меня.

Он отхлебнул виски, и его рука описала неровный круг вокруг лица, исказившегося в отвращении к самому себе:

– Хоть рожей ты и пошел в мать, но все замашки у тебя от него. Как минимум потому, что она ни разу на моей памяти даже голос не повышала. Так что я поспорил бы с тем, как лихо ты отрицаешь реальность.

– На приличный повод сливать себя в сортир это все равно не тянет. Ему все равно, сядешь ты или нет, а тебе стоило бы подумать о себе.

Макс думал о себе всю ночь, сидя в трех камерах от собственного отца.

– Может, она умерла потому, что он систематически чистил ее? Веская причина для опухоли мозга в тридцать шесть лет, не считаешь? – спрашивал он брата и разглядывал Яру поверх ободка стакана.

За окном еще горели утренние фонари, и в комнате было серо и мрачно. Она стояла съежившись, и мозг превратил тени от раскачивающихся веток деревьев в грязь на ее лице, оранжевое пятно фонаря – в единственный источник света, падающий раз в три дня через открывающуюся дверь подвала. Свет за окном вдруг погас, сделав лицо Яры снова строгим и ясным.

– Выходит, он стер ей память, – продолжал Макс прерванный разговор, – и, не подозревая, что она беременна, устранился?

– Я не знаю, – устало твердил Дэн, – но, раз для тебя это так важно, он все-таки пристроил меня, а значит, знал о моем существовании. Кстати, Варг сказал, что в год нашего рождения Виктор женился на какой-то француженке.

– И оставил нашу мать перечитывать дневник и гадать: то ли у нее не все дома, то ли ее старшенький – копия неизвестного папаши. Не представляю, как вообще можно было вынести это дерьмо.

– Забудь о нем, как забыла она, – терпеливо стоял на своем Дэн.

– Я помню, как она смотрела на меня, – с горечью усмехнулся Макс. – Она до того его забыла, что ей все время было страшно.

– Да и ты вел себя как кретин, – голос брата стал громче, а интонации живее, жестче. – Неделями дома не появлялся, а когда приходил, то делал вид, что это одолжение, и, если она говорила тебе хоть слово поперек, снова сваливал.

– И как же мне забыть о нем, если мой брат до того меня ненавидит, что готов напоминать об этом при любом удобном случае? Ведь я в итоге тоже устранился, как и наш отец.

Шагнув к нему, Дэн наконец сорвался на ор:

– Мы разобрались с этим!

– У меня больше нет ни одной причины пытаться не быть на него похожим, – проговорил Макс, и злобу внутри укрыла грусть. – Я второй раз в самом начале пути, который уже проходил и который не привел ни к чему, кроме одиночества.

– Хватит. Нет ничего более бесполезного. – Дэн подошел и хлопнул его по лицу, убеждаясь, что тот все еще достаточно трезв, чтобы слушать. – Мы взяли не всех, так что завязывай жалеть себя. Один я не справлюсь.

Макс не спал всю ночь, его потряхивало. Протянув обе руки, он развернул их ладонями вверх и подставил запястья под его большие пальцы.

– Я не смогу остаться, если заведут дело, – он поднял глаза на Дэна, выгибая хмурые брови.

– Пристроить тебя к бывшему боссу? – спросил брат в ответ то ли в шутку, то ли всерьез: лицо его было сосредоточенным, а ситуация скверная.

– Пошел ты.

Дэн пустил зеленые молнии по венам, вытесняющие алкоголь из крови. Они медленно ветвились вверх по рукам, прямо под кожей, и отрезвляли голову. Горькая удавка на шее, дыра в груди весом с шар-десятку для боулинга, и он снова трезв.

За плечом брата копна золотых волос высунулась из горла длинного белого свитера, который Яра надела поверх майки и джинсов. Она сунула телефон Максу в руку со словами:

– Мортен просил перезвонить.

Оказалось, его собственный телефон разрядился. Но, как обычно, старший хранитель сам теперь был занят еще более важными делами и не отвечал.

Сложив форму, Макс бросил к ней крылья с орлиными головами и папки по делу Веды. Все три посоха на стойке у стены были наполовину заряжены. Он связал два из них ремневым креплением и отставил к