Чертог Белой Ночи - Мария Казанцева

сумке.

После того как он сдал вещи и оружие в Цитадели, они остались ждать Мортена в тренировочном зале. В боксе рядом курсанты стреляли по мишеням. Сквозь барьер приглушенные выстрелы дублировали пульс в висках до тупой боли, и Макс отвернулся к круглому окну. Яра уже сидела на подоконнике с книгой на коленях. Здесь свет сильнее бил через стекло ей в спину. День обещал быть ясным. К ней подошла одна из львиц, оставшихся на ночь в корпусе. Почти белая, с жуткими глазами, она положила морду поверх раскрытой книги и заставила Яру улыбнуться, словно это и не львица вовсе, а ручной зверек.

Мортен окликнул их. От него пахло кофе. Мешки под глазами, изрезанные морщинами, потемнели, а сами глаза стали болезненно-розовыми от усталости. Он работал всю ночь.

– Что будет с кошками? – спросил его Дэн, когда показалась и вторая львица.

– Если бы эти кошки не ели по тощему курсанту раз в два дня, мы с Экой взяли бы их домой, а так придется искать новых хозяев. «Сахару» уже закрыли, а семья Ратмановых отказалась их забирать, – объяснил он.

– Оставьте их в корпусе, – предложил Дэн. – Они отлично справились с лабиринтом.

– Я оставил бы, но решать не мне.

Белая львица медленно подошла к ним, вытянув вперед голову. Обнюхав всех, она снова заинтересовалась Максом. В отличие от второй эта львица вызывала у него опасения: казалась больше и сильнее, а выражение ее морды было до того проницательным, что даже напоминало человеческое.

– Что ей надо? – Макс коротко посмотрел на брата.

– А ты подожди и узнаешь, – будто предложение стоящее, сказал Дэн, а потом спросил Мортена: – В чем дело?

Макс сел на корточки перед львиной мордой. Длинные белые усы расходились в стороны от розовеющего носа, тяжело втягивающего воздух.

– У меня уже голова раскалывается, – ответил Мортен, потирая лоб. – Виктор хочет поговорить с вами двумя, и это может повлиять на его решение заявить о покушении.

– Как это понимать? – Макс взглянул на него, собираясь встать, но дернувшиеся вверх усы, слегка показавшиеся клыки и предупреждающее рычание заставили его передумать.

– Ему нужны извинения. – Мортен развел руками. – Я ума не приложу, почему именно от вас двоих и почему бы ему просто не накатать бумагу на хранителя, пытавшегося его застрелить, но, раз есть возможность избежать наказания, думаю, стоит согласиться и встретиться с ним.

– Папаша наш решил поиздеваться перед заключением? – сказал Макс, контролируя громкость собственного голоса под пристальным взглядом наполненных свежей кровью глаз. – Сейчас-то застрелить его уже не получится. Он должен извиняться, а не мы.

– Почему ты мне сразу не сказал? – спросил Мортен, и его усталый вид стал понимающим, хотя и не смягчился.

– А ты взял бы меня на склад, если бы знал?

– Обоих бы запер, – старший хранитель указал пальцем вниз.

– Я бы поболтал с ним, – поразмыслив, согласился Дэн и повернулся к Максу, мысленно произнося: – Стесненные условия в шаге от заключения и смерти. Ради этого волшебного мгновения я извинюсь за нас двоих.

– Я не собираюсь унижаться перед ним, – только и сказал Макс, а потом львиная пасть широко открылась, и огромная морда дернулась вперед, исторгая громкое рычание. От неожиданности синий доспех вспыхнул на нем, а он сам сел на пол.

– Похоже, что за тебя уже все решено, – голос Дэна прозвучал с такой же непоколебимой уверенностью, какая присуща львиному реву.

Их привели в одну из комнат для допросов и оставили втроем, позволив установить звуковой барьер. Виктор был связан цепью так, что она сквозь мятую белую рубашку врезалась в кожу и сводила плечи вперед, отчего он горбился даже сильнее, чем от старости. Он словно хирел на глазах, пожираемый какой-то злой заразой. Грубое, осунувшееся лицо покрывала черная щетина, а светло-серые глаза от избытка влаги ярко блестели, точно ониксы, оправленные серебром.

Виктор сложил руки на мраморный стол. Звенья цепи звоном первыми прервали тишину, и он заговорил низким голосом:

– Я чувствую себя глубоко оскорбленным. Мои сыновья пытались меня убить, – он посмотрел на Макса, а потом его серебряные глаза с острым блеском метнулись к Дэну, – называли мразью.

– О, я искренне прошу простить мое никчемное воспитание, – позлорадствовал брат, который быстро уловил настроение Виктора. – Я с удовольствием готов извиняться даже авансом.

– Ты сам нарывался на пулю, – произнес Макс, который не сел за стол, в отличие от брата.

– Хотел выяснить, у кого из вас мозги, а у кого дерьмо вместо них.

Дэн наклонил голову, упираясь виском о костяшки пальцев, и принял скучающий вид.

– Поздновато. Уже лет так двадцать.

– Я жду извинений, – повторил Виктор, обращаясь к Максу.

– Обойдешься.

– Слушай меня, болван, – его голос вдруг сделался громким, – ты извинишься за то, что пытался меня пристрелить, или завтра же сядешь следом за мной. Это ясно?

Макс молча встретил гнев Виктора, и Дэн спокойно заговорил:

– Тебя же не только извинения интересуют, иначе зачем ты просил привести нас сюда? Парой слов можно и через решетку перекинуться.

– Вот – проблеск мысли, – кивнул Виктор, переключая внимание на него. – Ну же! Думай, что стоит сделать дальше.

– Стоит? Мой ответ: засветить тебе в рожу. И не один раз. Он не то чтобы верный, но точно стоящий.

Виктор рассмеялся. Из песни его смеха выдрали половину нот, и от этого он казался рваным, как и у Дэна.

– Ладно, – начал рассуждать брат. – Я извинился и никого не пытался пристрелить, но тоже сижу здесь. Так в чем идея? Я уже наслушался рассказов Варга о том, как меня спасали. Из рук вон плохо, кстати, я бы лучше придумал. И вот недавно один из ваших снова пытался меня убить.

– Мозги, похоже, младшенькому достались, – Виктор довольно указал пальцем на Дэна, критически посмотрев на Макса. – Причина в Лоренсе. Он – племянник моей жены, которая после того, как я сяду и сдохну, останется одна с тремя детьми.

– Трогательно, – заключил Дэн. – Значит, о матери своих детей ты подумал. Расскажешь, как все было с другой матерью твоих детей?

Глаза Виктора затуманили воспоминания, и он с видимым усилием вернулся к разговору:

– Могу рассказать и об этом. Карина. Она устроилась работать в музыкальный магазин неподалеку от нашего дома. Я никогда не ухаживал за женщинами, как это принято, с цветами и свиданиями. Если мне кто-то нравился, я знакомился и никого из себя не строил. – На мгновение показалось, что лицо Виктора стало мягче и воспоминания его растрогали, но даже это чувство было искаженным, а потом Макс снова почуял только извращенную самовлюбленность, и надежда услышать хоть что-то искреннее исчезла. – Она меня отшила сразу, но я был настойчив, и мы познакомились ближе, разговаривая о музыке в магазине. Я стал приходить каждый день. Потом узнал о концертах группы, в которой она пела. Меня словно магнитом к ней тянуло. Ну,