Чертог Белой Ночи - Мария Казанцева

Эка. Когда же он перевел дыхание, то обратился уже к Рейну и Яре: – Эту ночь вам двоим безопаснее провести в Цитадели. Утром я пришлю кого-нибудь из ребят к вам домой. Сигнальный барьер – это, конечно, хорошо, но свидетелями я больше рисковать не готов.

– Мне бы зарядиться, – заговорил Рейн, когда они пошли к лестнице наверх. – Мы быстро вернемся.

Мортен подумал и кивнул. Они все поднялись в тренировочный зал.

– Надзирать за тобой теперь буду я. Времени у меня на это нет, поэтому готовься к комиссии по досрочному, – сказал он, а потом пожал Рейну руку. – И спасибо, ты отлично поработал.

Рейн провожал взглядом Мортена и Эку, даже когда они уже исчезли. Ему потребовалась еще пара минут, чтобы заговорить:

– Я побывал сегодня на пороге в ад и остался почти без сил. Подкинешь нас домой?

Задумчивое молчание Яры в ответ выдало ее переживания, и Рейн снова повторил:

– Сейчас ничего не сделать.

Легче от его слов не стало.

– Прямо так взять и прыгнуть? – наконец ответила она, удивляясь его уверенности.

– Я чувствую, что твоих сил должно хватить на небольшой прыжок. Все гораздо проще, чем кажется. Принцип почти такой же, как при проходе через портал. Дом тебе даже представлять не нужно. – Рейн зажмурился.

– Ты в меня не веришь!

– С чего ты взяла? Это высшая степень доверия. – Он зажмурился еще сильнее.

Яра закрыла глаза, сосредоточиваясь на месте, где хотела оказаться, но ход мыслей прервал нетерпеливый тон низкого голоса:

– Скоро уже?

– Расслабься. Ты меня сбиваешь. Дыши и думай о чем-нибудь приятном. – Ей на мгновение показалось, что он слегка напрягся.

Когда они оказались посреди его комнаты, она еле сдержала удивленный возглас.

– Быстро и безболезненно, – с заметным облегчением сказал Рейн и огляделся, примечая, все ли на своих местах.

В углу комнаты зловеще возвышалась черная изразцовая каминная печь, а плотные шторы закрывали большое окно, выходившее на широкую улицу. Даже в пасмурные дни через него внутрь попадало много света. Яра знала это, потому что ее окно было таким же и выходило на ту же улицу. У стены лежали стопки пластинок и картин. В измерении этого добра было столько, что не хватило бы и целой квартиры, чтобы хранить их. Как оказалось, с собой он забрал не так много и до сих пор даже не распаковал.

Сев на край кровати, Рейн расстегнул наплечник и с лязгом бросил его на пол.

– Подойди.

Поставив рюкзак с книгами на стул, она села рядом. Он снял стальное кольцо с правого мизинца и взял ее руку, раздумывая, где бы оно могло удержаться. Большой палец правой руки справился с этой задачей.

– Зачем оно мне?

– Когда получают подарки, таких вопросов не задают, – ответил Рейн, и ей стало неловко.

Она сняла с шеи свою цепочку и, просунув руку ему под волосами, наклонилась ближе, чтобы застегнуть замочек, который вытащила вперед.

– Это совсем не обязательно, – сказал он, сильнее отворачиваясь.

– Тебе стоит отдохнуть, – предложила она, когда справилась с дрожью пальцев и застегнула цепочку.

Вместо ответа Рейн встал, взял с окна один из пяти светящихся зеленых сосудов и с ногами залез на широкий подоконник. Энергия быстро побежала по его пальцам, раскаляя руки и растворяясь в груди. Стеклянный сосуд опустел за несколько минут, и он взял следующий, продолжая восполнять запас сил.

– Сигнальный барьер ставила дюжина хранителей, и он будет гудеть минут десять, прежде чем Лоренс сможет его снять, – предположила Яра, но ее голос был полон сомнений. – Мортен говорил, что до этого момента нельзя поставить отвод или сеть.

– У барьера есть швы, – объяснил Рейн. – Если понять, где они, то снять его получится в течение минуты. Лоренс сделает это еще быстрее, потому что он сам как дюжина магов.

– Но сигнал же сработает?

– Да, но мы можем не успеть прыгнуть.

Яра подошла к окну, на которое он сбежал от нее.

– Придется держаться к тебе поближе, – сказала она, вылавливая своей улыбкой его взгляд, а он взял следующий артефакт. Если бы сосредоточенность была видом спорта, то он сегодня получил бы главный приз.

– Нужно быстрее разобраться со всем, – говорил Рейн, вниманием погружаясь в пучину зеленой энергии, которая пульсировала в сосуде между его ладонями, – чтобы ты могла вернуться к нормальной жизни.

– Зачем, если никто из тех, кто важен мне, не знает, что это такое?

Рейн держался, избегая ее взгляда и любого лишнего движения, которое можно было бы расценить как повод к сближению.

– Именно поэтому я с самого начала не хотел, чтобы ты оставалась здесь. Неприятности – наши с Максом младшие братья. – Он отложил в сторону опустевший сосуд и впервые с того момента, как они оказались наедине, прямо посмотрел на нее: – Послушай, моя жизнь, ни прошлая, ни настоящая, не должна была тебя никак коснуться.

– Поздно. Это единственное, в чем ты с треском провалился. Все, что касается тебя, теперь всегда будет касаться меня.

– Не говори так. – Он слегка наклонился, чтобы смотреть с ней глаза в глаза, будто так она сможет лучше понять его слова. – Я помогал тебе не для того, чтобы ты осталась со мной, а чтобы смогла идти дальше, жить лучшей жизнью и добиваться того, чего заслуживаешь.

– Я иногда думаю, что ты можешь все на свете, и мне не нужно, чтобы ты становился лучше, но если нужно тебе, то стань, – просто сказала она. – И знай, что я, – она помолчала, справляясь с крепким комом в горле, – я приму тебя в любом случае. Мне нелегко давался твой характер, но теперь я знаю, что за его своенравной дикостью кроется равная искренность.

С глубоким хриплым вздохом, словно израненный зверь, страдающий от всех своих шрамов одновременно, он обнял ее одной рукой.

– Я вышел из тюрьмы два месяца назад и очень стараюсь хотя бы перестать разговаривать сам с собой. Есть вещи, которые уже не изменить.

– И ты просто забудешь все, что произошло с нами? – спрашивала Яра, даже не дожидаясь ответа. – А это, значит, можно изменить?

– Между нами ничего не произошло.

– После того как ты снял чары в Чертоге, для меня все иначе.

Она вывернулась из-под его руки и вернулась к стулу, где оставила вещи.

– Подожди, – остановил ее Рейн и указал на картины у стены. – Открой. Любую из трех верхних.

Он снова взялся за артефакты, а Яра, уперев руки в бока, выбирала, какую открыть, а потом взяла все три. Треск рвущейся бумаги трехкратно отдался в груди, когда она снова увидела парящий дом, закат над океаном и безлунную ночь. На первой картине она, съежившись, спала у окна, а тени вокруг приняли устрашающие формы. На следующей, сидя на песке, смеялась так широко, что рисунок больше походил на карикатуру. На третьей стояла по бедра в воде, а в ее черных глазах отражалось горящее огнями ночное