Единственная Джун - Дженнифер Хартманн

по моему лицу, потом опускает голову.

– Мне тоже.

– Тогда давай продолжим с того, на чем остановились.

– Это не так просто.

– Конечно, просто. Я буду первой. – Я драматично прокашливаюсь. – Привет, Брант. Я люблю тебя. Я думаю, мы должны быть вместе, – говорю я, поднимая голову настолько решительно, насколько могу. – Твоя очередь.

Он моргает.

Он оттопыривает пальцы, а затем сжимает их в кулаки. Напряжение волнами исходит от него, когда он делает шаг мне навстречу.

– Привет, Джун, – говорит он в ответ. – Я тоже тебя люблю. Я больше всего на свете хочу быть с тобой, но это невозможно, потому что нас вырастили одни и те же родители и все, кого мы знаем, видят в нас брата и сестру. И это убивает меня. Это просто уничтожает меня. Я пытаюсь понять, куда нам двигаться дальше после момента слабости, который не отмотать назад, и кажется, что каждый сценарий, который я придумываю, заканчивается тем, что я причиняю тебе боль. И это убивает меня. Я пытаюсь понять, какой сценарий будет менее проблематичным, чем все остальные, но пока у меня это плохо получается.

Его взгляд задерживается на мне; он останавливается, чтобы перевести дыхание, все еще двигаясь вперед.

– Вдобавок ко всему я не могу перестать думать о том моменте слабости. Я не могу перестать прокручивать в голове каждую постыдную, восхитительную его секунду: звуки, которые ты издавала, твой вкус на моем языке и что я чувствовал, находясь в тебе в самый первый раз. – Я застываю на потертом ковролине; все мое тело дрожит, когда он приближается. Замерев в сантиметре от меня, он договаривает: – Я понимаю, что готов отдать все что угодно, даже жизнь, за еще один такой момент слабости с тобой.

Все вокруг словно перестает существовать, а его слова начинают проникать в меня. И я боюсь, что если сделаю хотя бы лишний вдох, то задохнусь от чувств. От его взгляда мое тело покрывается мурашками. Орехового цвета глаза ярко блестят в свете вольфрамовой лампы – в них тлеет противоречивая смесь любви, страдания и безмерного жара. Они напоминают мне теплый яблочный сидр с примесью бурбона.

Мы молчим.

Мы позволяем напряжению, бурлящему вокруг нас, разжечься в пламя.

Я набираюсь смелости и беру Бранта за руку, чтобы погладить его ладонь, но тут же понимаю, что этим действием я словно опрокидываю на нас ведро ледяной воды.

Брант отводит взгляд.

Он делает шаг назад, и я опускаю руку.

Он почесывает затылок, с его губ срывается вздох, полный поражения, и он закрывает глаза.

– Это не то, что я собирался сказать, – бормочет он, выдыхая.

– Возможно, это было то, что ты хотел сказать.

Брант медленно поднимает на меня взгляд, напряженно держа руки вдоль тела так, будто он изо всех сил старается не прикасаться ко мне. Его ноздри раздуваются.

– Мы должны остановиться, Джун. Я не могу так поступить с тобой, – говорит он. – Я думаю, будет лучше, если ты съедешь.

Нет.

Нет, нет, нет.

– Ты не сломаешь меня, Брант, – настаиваю я, ступая вперед и тем самым отчаянно пытаясь разрушить возведенные им стены. Я отчаянно пытаюсь изменить его мнение. – Я не такая хрупкая, как ты думаешь.

– Я не этого боюсь.

– Чего ты боишься? Сделать мне больно?

– Хуже.

Я хмурюсь, пытаясь прочесть между строк:

– Что может быть хуже, чем причинить мне боль?

Он сглатывает и слегка качает головой, тяжело вдыхая. Наши глаза встречаются, когда он отвечает:

– Погубить тебя.

Я вздрагиваю.

– Я боюсь испортить тебя для несчастного ублюдка, которому выпадет бремя несчастья полюбить тебя после меня; что когда ты наконец позволишь ему поцеловать тебя, все, что он почувствует, – это мой пепел. Когда он принесет тебя в свою постель, ты будешь кричать мое имя. И это несправедливо. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем прожить всю свою жизнь в тени этого… проклятия.

В глазах застывают слезы, ноги начинают дрожать. Каждое слово пронзает меня, взрываясь прямо под кожей, пока я не сгораю изнутри и не ломаюсь. Срывающимся голосом я произношу:

– Брант… слишком поздно. – Я смотрю, как он морщит лоб, хмурит брови. Он ждет моих следующих слов с нетерпением и тревогой. – Ты уже погубил меня.

– Не… – Он мотает головой, его глаза тоже блестят от слез боли. – Не говори так.

– Это правда, – признаюсь я. – Я всегда принадлежала тебе. Всегда. Я все еще была девственницей, потому что ждала мужчину, способного хотя бы приблизиться к тому, как ты заставлял меня чувствовать. Того, кто мог бы прогнать мои страхи, лишь поцеловав меня в лоб. Кто мог бы прогнать мои кошмары колыбельной. Кто был бы моей поддержкой и храбростью, кто держал бы мое сердце в крепких руках и кто смотрел бы на меня так, словно я самая большая драгоценность в этом мире. – Я смотрю, как слезы льются из его глаз, так же, как и мои слова льются из самого сердца. В груди ноет, поэтому я подхожу к нему и сжимаю его руки в своих. На этот раз он не отстраняется, а просто смотрит на меня, стиснув зубы и обливаясь слезами. – Но понимаешь… его не существует. Есть только ты, – говорю я, притягивая его ближе. – Ты погубил меня в тот день, когда встретил меня, Брант Эллиотт. Я уже родилась твоей.

Он вырывает ладони, обхватывает меня за талию и притягивает к себе так быстро, что я не успеваю вздохнуть.

– Господи, Джун, – хрипит Брант. – Ты не представляешь, чего у меня просишь. – Он до синяков впивается мне в бедра и склоняется ко мне так, что я ощущаю его дыхание на своих губах. – Как только я почувствую вкус того, что между нами может быть, я не смогу остановиться.

Я тяну к Бранту руки и касаюсь его лица. Жар его тела проникает в меня, кожа вспыхивает. Все остатки здравого смысла превращаются в пепел.

– Хорошо.

– Однажды ты об этом пожалеешь. – Скользнув пальцами по моей спине, Брант хватает мои волосы и оттягивает голову назад так, что передо мной предстают его пылающие глаза. – И это будет просто убийственная трагедия.

Я вскрикиваю, когда его горячие губы накрывают мои, а язык проникает внутрь. Он ведет меня к своей кровати, даря десятки поцелуев и стонов. Смяв футболку Бранта и прижавшись к нему, я обхватываю ногой его бедро. Он хватает его и яростно прижимает меня к себе, лихорадочно целуя. Затем, отпустив, слегка толкает на кровать и принимается стягивать с себя футболку; та в итоге оказывается на полу.

Мои глаза округляются при виде