Виланд - Оксана Кириллова

даже не знаю, где они сейчас, говорят, их прогнали в сторону границы с Советами и запретили возвращаться назад. Послушайте меня, голова Эйхмана – это кладезь бредовых идей, не советую к ним прислушиваться. Думаю, вы слышали и про его Мадагаскарский прожект?[116] – Я едва заметно кивнул. – Подумать только, в разгар войны, когда вся техника на счету, он предложил переправить кораблями почти четыре миллиона евреев через Атлантику, которая почти целиком под контролем британского флота!

– Я слышал, что поляки и французы собирались провернуть нечто подобное.

– Вот именно. Нашел у кого воровать идеи. Итак, – он захлопнул папку и поднялся, – что и требовалось понять, для них нет места. Нигде. Нет территорий, готовых принять их, потому иного решения не существует, по крайней мере пока.

Я тоже встал. Мы направились к двери.

– Вам необходимо отправиться с инспекцией в Кульмхоф. Там уже все началось. Выполнением занимается команда гауптштурмфюрера Герберта Ланге. Они пока единственные, у кого есть необходимое оснащение.

– Для чего? – озадаченно спросил я и тут же подосадовал на себя за откровенную глупость.

Он недовольно посмотрел на меня:

– Не дурите. Пока используют газвагены. В данный момент уже строят стационарную камеру в Бельзене, но она заработает не раньше весны, поэтому нужно убедиться, что у них пошло дело с грузовиками. Расстрелы – гиблый номер, учитывая масштабы, которые нас ожидают, нерационально, нерентабельно да и слишком губительно для психики. Иное решение этого вопроса уже давно напрашивалось.

Я давно слышал про использование выхлопных газов, но не знал, что метод уже поставили на поток.

– Нам нужно подготовить собственный отчет для штаба рейхсфюрера, поэтому разузнайте все подробно. От четвертого отдела ответа не дождешься, они там сами ни черта не знают. Хотя, казалось бы, кому, как не Эйхману… Впрочем, ему сейчас не до того. Как это ни удивительно, но именно на него ложится организация всего процесса депортации. Думаю, мне не стоит напоминать вам, что планируемые мероприятия должны содержаться в строжайшей тайне. В отчетах и донесениях не должны фигурировать такие слова, как «уничтожение», «убийство», «казнь», «ликвидация», это ясно?

Я озадаченно посмотрел на него. Он вздохнул.

– Используйте вот это… – Он вернулся к столу и снова заглянул в бумаги. – «Окончательное решение» или «специальная обработка».

Я вскинул руку и вышел из кабинета.

Было крайне сложно сдержать радостную улыбку. Командировка, наконец-то! Я был счастлив вырваться из своего захламленного кабинета на свежий воздух.

Кульмхоф находился в рейхсгау[117] Вартеланд. Мне было приказано явиться в Лицманштадт[118] в местное управление гестапо. Там мне дали расписку о неразглашении, формуляр был уже заполнен, мне оставалось лишь поставить свою подпись.

– Теперь такой порядок, – словно извиняясь, проговорил сотрудник управления, – после того, как пришло распоряжение об… да вы и сами в курсе, раз едете туда.

Я кивнул, не вдаваясь в подробности. После этого мне выделили сопровождающего – улыбчивого роттенфюрера Ланса. Когда мы сели в машину, он объявил, что нам предстоит проехать еще семьдесят пять километров на северо-запад.

В пути я с интересом разглядывал деревья и поля, убранные и покрытые снегом. К счастью, несмотря ни на что, уборка земель проходила по расписанию. Я с трудом поборол в себе желание попросить Ланса остановиться, чтобы выйти из машины, постоять, посмотреть, вдохнуть полной грудью морозный воздух. Ничего, еще успею в Кульмхофе, к тому же, как мне сказали, там был какой-то старинный замок, есть что посмотреть. Командировка!

– Мы-то по привычке называем лагерь Хелмно, как местные, – заговорил Ланс, – но в документах и отчетах исключительно Кульмхоф. Хотя иной раз и Лицманштадт случайно назову Лодзью.

– Вы родом из этих мест? – Я оторвался от созерцания пейзажа и посмотрел на него.

– Нет, что вы. – Он тут же замотал головой, будто я уличил его в чем-то постыдном, потом обернулся и, словно извиняясь, торопливо добавил: – Мать у меня отсюда, прожила лет до семнадцати, пока отца не встретила и не уехала. Теперь-то оно и к лучшему, что уехала. – Он умолк, но ненадолго. – Впрочем, сейчас все куда-то едут. Переселяют, знаете же? Ерунда, конечно…

– Почему вы так думаете? – спросил я.

Ланс покосился на меня в зеркало, я ободряюще кивнул.

– Это не для отчета. Политика переселения фольксдойче не мой вопрос. Просто любопытно мнение обывателя на местах, так сказать.

– В жилищных управлениях сейчас бардак. У одних отбираем квартиры, отдаем другим, новым немцам, как их сейчас называют, да только в них немецкого ни черта и нет. Недавно вывезли партию «поляков», – Ланс саркастично усмехнулся, выделяя слово, – говоривших на чистейшем немецком, а вместо них заселили переселенцев из Волыни, признанных фольксдойче. Думаете, хоть кто-то понимал их тут? Дети и вовсе шарахались от них в стороны. Эти «фольксдойче», – еще один едкий смешок, – ходили в огромных меховых шапках и в таких же мохнатых накидках из овечьей шерсти, пещерные люди ни дать ни взять. Так некоторые из них еще и носы воротили, мол, там, откуда приехали, условия у них лучше были. Многие прямо говорят, что их обманули: обещали переселить в Германию, а отправили в Польшу.

– Отныне эти земли – часть рейха, – заметил я, – так что юридически никто их не обманывал.

– Плевать они хотели на «юридически», им подавай старый рейх, туда они надеялись попасть, соглашаясь на переселение. Сами-то по-немецки не способны связать и двух слов, а уже выбирают. Ударило, видать, в голову осознание принадлежности к нам. – Ланс улыбнулся. – В дальних районах и вовсе целые деревни выселяют для этих новых немцев. Да только разве ж они немцы?

– Есть какие-то критерии, определяющие…

Ланс засмеялся.

– В этих критериях – кто поляк, а кто немец – сам черт ногу сломит. У нашего гауляйтера Грайзера[119] не забалуешь, каждого под лупой рассматривают, а в соседнем гау[120], у гауляйтера Форстера[121], просто распространили какие-то листы – кто их подписал, тот и немец. Поляки не дураки, все подписались, в итоге мало того что остались, так еще и льготы на жратву получили и разрешение на учебу.

– Так где, по-вашему, эта политика реализована грамотно, – спросил я, – в вашем гау или у гауляйтера Форстера?

Не отрывая взгляда от дороги, Ланс пожал плечами:

– И там и там ерунда. У нас строго до такой степени, что прогоняем хорошие семьи с настоящим немецким укладом, а там остаются явные поляки. А всё отсутствие четких указаний сверху. – Он снова опасливо покосился на меня в зеркало, но, увидев, что я не обратил на его замечание никакого внимания, весело продолжил: – В итоге недовольны все, а больше всего в Генерал-губернаторстве. – Ланс снова засмеялся.

– Что вы имеете в виду?

– А куда ж мы их переселяем? Сейчас всех поляков отправляют туда, поезда каждую ночь уходят, вот генерал-губернатор Франк и недоволен. Оно и понятно, соразмерность-то не в их пользу: только за прошлый год перегнали больше миллиона поляков, а на их место в два раза меньше фольксдойче. Говорят, их там уже селить некуда и кормить нечем, а ничего не поделаешь, не евреи ведь… Вот их просто и вытряхивают из вагонов, а там никому до них и дела нет.

Я задумчиво смотрел на проносившиеся мимо пейзажи. В отчетах все виделось по-другому. Этническим немцам, которые возвращались в свою страну, необходимо было пространство для жизни, и логично, что его должны были освободить те, кто не имел на него никакого права. Но по всему выходило, что на местах так окончательно и не разобрались, кто право имел на самом деле, а кто пользовался им незаконно. А потому выходило, что политика эта реализовывалась… ради самой политики.

Впереди показались какие-то постройки. Ланс кивнул на них и снова заговорил:

– Там сейчас всем руководит гауптштурмфюрер Ланге, но мы его не застанем, он в отъезде. Руководитель толковый, за короткий срок привел тут все в порядок, и процесс пошел. Видели бы вы, в каком запустении был замок, когда мы сюда только прибыли, но теперь ничего. Сносно. В нем их и собирают. – На этих словах он замялся, словно опять произнес что-то неловкое.

– Кого их? – Я разглядывал деревню, к которой мы приближались.

– Евреев. – Ланс скосил на меня быстрый взгляд, затем снова уставился на дорогу.

Я кивнул, зная, что он продолжает поглядывать в зеркало заднего вида.

– Расскажите подробнее, – попросил я.

– Везут пока своих, со всех окрестных местечек, из Бабяка, Гродзеца, Коло, Сомпольно, Домбе, Клодавы, но в управлении ходят слухи, что скоро повезут и из дальних мест.

Я кивнул.

– Да, в ближайшее время вам предстоит принять большие партии, в первую очередь из гетто Лицманштадта.

– Туда ведь еще в сентябре начали ссылать со всего рейха и протектората. Слышал, эшелоны шли один за другим, трамбовали их серьезно, и не только евреев, еще синти и рома[122]. Это ж сколько повезут…

Нахмурив лоб, он поднял глаза кверху, пытаясь что-то прикинуть в уме.

– Сейчас во всех гетто дела обстоят не лучшим образом, – заметил я. – Откровенно говоря, ситуация уже критическая. Скученность большая, нехватка продовольствия еще больше, медикаменты отсутствуют полностью, все это вылилось в эпидемии, и они могут вырваться за границы гетто, если мы не примем меры. Поэтому да, повезут много.

Ланс