Мертвецы тоже люди - Елена Валерьевна Грозовская

лишусь силы от отравы, что она подмешала в кувшин с водой!

Инкуб согласно кивнул:

– Заговор с Марьей Моревной… наверное. Он хотел возвыситься… Но я думаю, тут сыграли главную роль другие причины. Вся эта история давно началась, когда я еще отроком был и служил при вас водочерпием, в парадной зале воду гостям подносил. Помните, государь… давно, тринадцать лет назад, после смерти Любима, моего верного дружка и преемника, вы назначили мне нового преемника – Соботу. Тогда я был беден как церковная мышь. Боярин Собота уже тогда затаил обиду, каждый хочет себе в преемники – равного, а тут нищий во власянице, у которого из богатств лишь золотой пояс да угол на кухне. Когда же спустя год я стал Великим бардом, он уже замыслил убить меня. Вспомните аркуд, которые напали на крепость? Именно в ту ночь, когда Марья Моревна отравила воду.

– Гадость какая! – передёрнул плечами Этернель. – Как вспомню, так тошно становится: наливаю воду в чашу, а в кувшине жаба сидит. И как прыгнет в окошко – только её и видели! – Этернель ударил кулаком по ладони и застонал. – Никогда не прощу себе, что пощадил эту гадину Марью! Уж больно хороша была, пожалел красоту её! Превратил в лягушку и отправил жить на болота! Теперь ищи-свищи! Затерялась среди тьмы-тьмущей!

Инкуб с сожалением посмотрел на Этернеля:

– Тогда, давно, царевича Любима казнили по навету Соботы. Царевич Любим случайно увидел Соботу с Марьей, в ту ночь, когда она жабью шкуру сбросила и в девицу превратилась… По закону, пока мы оба холосты и нет наследников – Собота мой преемник, а я – его. В случае моей смерти моё состояние переходит к нему, а я наследую всё его имущество – после его смерти.

– Поэтому Собота сорвал свадьбу. Брак считается недействительным, если не было брачной ночи. Убив тебя, Собота получил бы всё: твой титул, власть, земли, богатства – а они у тебя не малые, мой бард.

– Свадьбы никто не ждал. До весны – поры свадебных хороводов – ещё далеко. Никто не думал, что я женюсь в «волчью неделю».

– Признаюсь, это и для меня было неожиданностью, мой бард. Ты и до русальной недели не дотерпел.

– Поэтому Собота действовал быстро. Он знал, что брачная ночь, по обычаю, наступает только на третий день свадьбы. У него было время подготовиться и привести орду.

Инкуб горько усмехнулся:

– Свадьба Великого барда – большое событие. Накануне весь город гудел как пчелиный улей. На улицах дни и ночи шло веселье. Мёд лился бочками, столы ломились от яств… На реке поставили обрядовые качели, целовались голубиные свадьбы, кугиклы играли, барабаны били…

Воспользовавшись всеобщим весельем, Собота открыл временной проход и впустил врагов в город. Когда же защитники крепости рубились с неприятелем… он вывел Василису из города. Их обоих видели мои кмети у коновязи. Боярин Собота сообщил Буривою, что по моему поручению везёт Василису в безопасное место. Царевна шла свободно, без принуждения. Никто ещё не знал о предательстве Соботы, и их пропустили.

Мы рубились три дня и три ночи, государь… Я посылал в покои царевны, но её там уже не было. В пылу сражения я не мог отыскать её, лишь когда Буривой на третий день, когда мы одержали победу, сообщил, что видел Василису с Соботой, и по его словам, боярин вёл царевну в безопасное место, я понял, что стряслась беда.

К тому времени все в городе знали о предателе Соботе – ваш бывший стольник, тысяцкий войска, храбрейший и сильнейший богатырь…

Всё при нём, но Собота не бессмертен, искусством и боевым учением Живы не владеет, а значит – открыть временной проход сам не мог. Кто-то помог ему.

И все в городе подумали, что помощница – царевна Василиса, чужестранка, которую я привёз две недели назад.

По закону я должен был сам казнить предателей и прелюбодеев, как их прозвали в городе. Я, не мешкая, пустился в погоню. Со мною лишь верный конь да друг мой боярин Афанасий Дхоль. На четвёртый день погони мы нашли царевну. Что было дальше, вы знаете, государь…

Когда я вёз царевну по городу, собралась огромная толпа. Все думали, что я, проклятый жених, собственноручно убил новобрачную.

В покоях терема я выхаживал царевну больше месяца.

Вы спрашивали, откуда я знаю, что царевна чиста… Дело в том, что Собота уже несколько лет немощен. Я знаю… от моей бывшей рабыни Полянки, это точно. Он просто не мог… Но, чтобы снять с царевны подозрение о связи с Соботой, я вызвал врача Алафу, и он подтвердил, что царевна чиста. Когда же царевна очнулась, то ничего не помнила о страшных событиях, с ней произошедших. Я убедил царевну, что она упала с лошади и поранилась. Когда Василиса окончательно поправилась, мы покинули Старый Капев.

О том, что царевна жива, знают лишь несколько человек в городе: Буривой, Полянка – она ухаживала за больной, ваша ключница Индра и боярин Лука Луконич.

Этернель вздохнул и похлопал Инкуба по плечу:

– Не повезло тебе, Инкуб Острый… И от преемника ты немного получишь, мой бард. У Соботы долгов, что зерна в поле.

– Мне от врага ничего не надо.

– И всё-таки, кто открыл временной проход и впустил врага в Лукоморье?

– Я разберусь с этим, государь.

– Хорошо. Ну а теперь, Инкуб, пришло время последней велесовой метки. Готов ли к ней?

– Готов, господин.

– Ты знаешь, где её ставят и за что её дают. За спасённую любовь… за кровную месть… Ты заслужил награду.

В это время дверь из библиотеки открылась, и вошла Василиса с книгой. Инкуб не сдержался, мельком взглянул на царевну. Как ни короток был этот взгляд, огонь любви скрыть трудно.

Этернель подлетел как молния и с диким визгом рассёк Инкубу щёку кинжалом.

– Как смеешь ты, презренный раб, смотреть на ту, что тебе не ровня! – заорал Бессмертный.

Инкуб, обливаясь кровью, зажал рану рукой и быстро вышел из кабинета профессора.

Василиса закричала и упала в обморок.

Афоня вскочил, но Этернель грозно взглянул на него:

– Сядь!

Этернель медленно прошёлся по кабинету и обернулся к бледному Афоне:

– Последняя велесова метка на щеке, ты же знаешь, боярин?

– Знаю, государь, – кивнул Афоня.

Профессор сел за стол и взглянул на Василису. Она лежала неподвижно. Тело и лицо покрывала прозрачная, как хрусталь, корка льда. Теперь лёд таял, стекая с бледных щёк прозрачными струйками. У Афони брови были в белом инее, будто в кабинете ударил тридцатиградусный мороз.

В воздухе кружились редкие лёгкие снежинки.

– Есть ещё силушка, – улыбнулся Этернель, – ты вот что, Афоня.