Мертвецы тоже люди - Елена Валерьевна Грозовская

врать не умеют. Хотя бы у дружка своего, боярина Афони, спроси, он подтвердит – сам оборотень. Что молчишь, Афоня? Оборотни не врут, так ведь? Вот видишь, мой бард, я правду говорю… Только один я с тобой драться не стану. Поскольку умереть ты должен сегодня. Можно сказать, я услугу тебе оказываю, Иван-царевич. Девка твоя мертва. Бессмертный не простит тебе её смерти. Да и сам ты себе не простишь, что не доглядел за невестой! И дудки твоей я не боюсь, Великий бард!

Инкуб стоял молча, не шевелясь. В лице – мертвенная бледность, спокойствие и отрешённость.

А в войске вражьем между тем начался ропот. Пришла рать в степь светлым морозным утром, а ныне утра и не видать. Откуда ни возьмись налетели тучи чёрные, ветер закружил крупные хлопья колючего снега. Под тучами низко вороны кружат, добычу высматривают.

Все воины знают, что воевать зимой – дело неблагодарное. Кони тощие, корма не засыпать, воды не найти, зверья нет. А уж если завьюжит, то – поворачивай домой, отсиживаться у печи – ни прицелиться толком, ни пробежаться по глубокому снегу.

А метель началась нешуточная. Во мгле орда и не заметила, как бард подошёл совсем близко и, встав перед ратью, вынул из-за пазухи дудочку, простую бузинную, каких у любого мальчишки-пастушка с полдюжины по карманам рассовано.

Дунул раз – протяжно, тонко, и у воинов копья из рук выпали, мечи на землю попадали. Кто поумнее да посильнее – в седло, и только пятки сверкают. Дунул в дудочку второй раз – низко и тоскливо, – у коней ноги подломилися, из ушей кровь хлынула, дунул в третий – и полегли все воины замертво, птицы с неба на землю попадали, звери в норы забилися.

Лишь Собота стоит, качается. Но уже не смеётся. Меч выставил, биться приготовился, ругает Инкуба на чём свет стоит.

Инкуб сквозь метель смотрел на врага спокойно. Лишь под натянутой кожей желваки выдавали его ненависть к Соботе.

– Пощади, Великий бард, облакогонитель! – взмолился Собота.

– Не за себя бьюсь, – ответил царевич, – за детей малых, что по милости твоей сиротами остались, за вдов, что ты лишил мужей своим подлым предательством; за дев поруганных погаными, что привёл ты на родную землю, за разорённые могилы отцов, сожжённые дома и терема, потоптанные поля, за смерть убиенного тобой Великого князя Андрея, за честь свою, за землю Русскую.

Собота оскалил зубы в глумливой улыбке:

– Василиску забыл. Я её тоже убил.

Инкуб вынул меч булатный:

– А тут ты ошибаешься, Собота. Царевна Василиса жива-здорова, – да как махнёт, так Соботу на две части и разрубил от плеча.

Голову отрубил и в мешок бросил, к луке седла привязал. А тело к хвосту аргиза своего верного Псоя приладил и пустил по степи. Где рука оторвалась – куст вырос, где нога – два куста, а где тело – роща осиновая встала.

Как с Соботой разобрался, Инкуб вокруг огляделся. Вьюга улеглась, всё белым-бело, и не видно ни по одной из примет, что рядом стояло вражеское войско – всё метель замела.

И пустился царевич в Тунь, в стан поганых. Рядом с ним друг верный – боярин Афанасий Дхоль. Они вдвоём Тунь сожгли, разорили, всех на мечи поставили – никого не пожалели, а на священном дубе надпись на дощечке оставили: мол, так будет со всяким, кто пригреет у себя предателя, убийцу царского, насильника и вора».

Глава 19

«Эвка вздохнула и посмотрела на притихшую Василису. Та сидела, низко опустив голову.

– А откуда ты всё это знаешь? – спросила она у Эвки.

– Афоня рассказал, он же всё время при барде. Верный друг. С детства они дружат, много лет. Не веришь, спроси Афоню… если успеешь. Через час они к часовне войско поведут.

– Значит, Соботу Инкуб убил?

– Убил и голову в усадьбу принёс. Она у него в опочивальне в банке с физраствором стоит. Видно, тебе хотел подарить…

– Про голову тоже Афоня сказал?

– Афоня.

– Я хочу посмотреть. Пойдём! – Василиса сорвалась с места и опрометью понеслась вниз к туевой аллее. – Не отставай!

– Ты куда? Разве Инкуб Острый не в усадьбе живёт?

– Я знаю, где он живёт. Инкуб никогда не ночует в усадьбе. Там, у ворот парка, выход на большак, он ведёт в лес. На опушке, у красной скалы, за осинником – хижина Инкуба, он так называет свой дом.

– Хижина? – переспросила удивлённо Эвка.

– Хижина. Инкуб не запирает двери.

Никогда Василиса не бегала так быстро. Задыхаясь, она подбежала к крыльцу и толкнула входную дверь.

– Дом как дом. Вполне прилично, – выглянула из-за плеча Эвка, – так всё чистенько… полы блестят… и кофе пахнет и чем-то ещё…

– Аир… это запах аира.

Эвка подтолкнула Василису в коридор и закрыла за собой дверь. Сразу шум леса стих, и уютная тишина дома заполнила всё вокруг.

Девушки прошли в просторную гостиную. Из этой комнаты три двери вели в другие помещения.

Эвка одобрительно покачала головой.

– Неплохая хижина. Я бы от такой не отказалась. Сколько здесь комнат? Четыре? Пять? Шесть? Посмотри, какой камин!!! Это обсидиан, что ли? Неплохо, неплохо… Лампады горят… камин ещё тлеет… так романтично! Вкус у Инкуба хороший… Всё так сдержанно, без вычурности. А у твоего па… профессора, я хотела сказать, вкуса совсем нет. Кругом золотая лепнина… и воняющий веками антиквариат… О, смотри-ка! Твой портрет! Ещё не закончен!

На высоком мольберте у окна стоял подрамник с натянутым полотном. На подоконнике в деревянном ящике лежали кисти и краски. Рядом папка с листами бумаги, и на всех Василиса – улыбается, смеётся, поправляет волосы, сидит, стоит…

– А Инкуб неплохо рисует! Ты прямо как живая! Он углём тебя нарисовал, а такое поразительное сходство! Ух ты!

– Ух ты! – передразнила Василиса. – Возьми лампаду! В доме нет электричества. Посмотри, что за той дверью.

Василиса застыла перед портретом. Инкуб нарисовал её сидящей за столом в задумчивой позе. Длинные рукава летника, подбитого куницей, спадают на ковёр. На заднем плане – приоткрытая дверь. В проёме – силуэт витязя.

«Куда я смотрю? В окно… Кого жду? Может быть, его…»

В соседней комнате послышался звук открытого крана. Эвка с шумом пила холодную воду.

– Тут кухня и чулан. Пить хочешь? А Инкуб один живёт? – не унималась Эвка.

– Тише ты! – шикнула Василиса. – Хватит трещать… фамильяра спугнёшь.

– Кого?

– Фамильяра. У Инкуба живёт фамильяр. Животное такое. Ну, как тебе объяснить… У Гарри Поттера – белая сова, у Бабы-яги – чёрный ворон, а у Инкуба – псина… красный волк. Где же голова?

– В спальне – так Афоня сказал. Я думала, ты