Откровение в Галисии - Долорес Редондо

когда появятся приглашенные им гости. Уговорить Лукаса не составило труда, а вот лейтенант заартачился.

— Мануэль, он же священник, черт возьми! Как он, по-твоему, отреагирует? Думаешь, ему понравится?

— Ногейра, ты его не знаешь. Он настоящий друг Альваро, они выросли вместе. Он единственный, с кем мой муж поддерживал связь все эти годы, потому что доверял Лукасу. А значит, и я ему доверяю.

— Что ж, посмотрим, — ответил лейтенант. — Что-то я не уверен… Как движется дело с монастырем?

— Мой агент позвонила туда, и, как мы и ожидали, стоило ей упомянуть мое имя, их отношение резко изменилось. Анна сказала, что я сейчас в Галисии, собираю материал для нового романа и хотел бы побольше узнать об обители. Ей ответили, что с радостью окажут мне любую необходимую помощь. Завтра утром я туда отправлюсь, но сначала хотел бы поговорить с Лукасом. Он тоже там учился и был лучшим другом Альваро. Если всплывет что-то связанное с монастырем, священник сможет нам помочь.

Сначала все чувствовали себя неловко. Но в камине пылал огонь, владелец ресторана уставил стол многочисленными блюдами, а Мануэль добавил к ним бутылочку «Героики», и напряжение постепенно улетучилось. Когда подали кофе, писатель без утайки рассказал об их плане Лукасу (к большому неудовольствию Ногейры). Он поведал, что им известно об исчезновении Тоньино, а также упомянул о странной реакции настоятеля. Лейтенант перебил его:

— Приор отрицает, что сеньор де Давила звонил, приезжал и даже недолго учился в церковно-приходской школе.

— Не так уж и недолго. Альваро приняли в четыре года, а когда он уехал в Мадрид, ему было двенадцать. Мы учились в седьмом классе.

— То есть он закончил седьмой и должен был перейти в восьмой?

— Нет. — Священник многозначительно помолчал. — Альваро уехал в середине учебного года.

Ногейра и Мануэль обменялись быстрыми взглядами.

— Его исключили? И это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения его отца? Поэтому маркиз и отправил старшего сына в Мадрид? — догадался Ортигоса.

— Не совсем, — ответил Лукас. — Хотя я припоминаю, что среди учеников ходили подобные слухи.

— Что же тогда произошло? Ты знаешь? — спросил Мануэль.

— Альваро рассказал мне много лет спустя. Сам я помню лишь то, что шумиха поднялась жуткая. Один из монахов совершил самоубийство — повесился на потолочной балке в своей келье. И, по-видимому, обнаружил его именно Альваро. Он тебе не рассказывал? — спросил священник, увидев ошеломленное лицо писателя.

Ортигоса устало покачал головой:

— Нет.

Лукас продолжал, делая вид, что не замечает раздражения Мануэля:

— Разумеется, официальная версия звучала по-другому. Нам сказали, что брат Бердагер умер ночью. И всё, ни слова об Альваро, хотя слухи ходили разные. Мы знали только, что твоего мужа, весьма огорченного, поместили в лазарет, потом позвонили отцу, и тот забрал сына. Больше Альваро в школе не видели.

— Ты спрашивал его, что тогда случилось?

— Конечно, как только мы встретились. Альваро сказал, что, увидев мертвого монаха, испытал шок. В школе сначала пытались замять это дело и отправили ученика в лазарет. Но прошло несколько часов, состояние Альваро не улучшилось, настоятель начал беспокоиться и в конце концов позвонил маркизу. Они поговорили и решили, что лучше всего будет перевести ребенка в другое учебное заведение, потому что пребывание в стенах церковно-приходской школы не позволит ему забыть о случившемся. Позже от Сантьяго мы узнали, что Альваро учится в мадридском пансионе. Мы с ним виделись в те редкие моменты, когда он приезжал сюда. Мой друг очень изменился, погрустнел. Хотя я тогда был ребенком, я все же понимал, что он не очень хочет общаться. Так что я перестал приходить к Альваро, и мы много лет не виделись. Когда я должен был получить сан священника, моя мать отправила ему приглашение в Мадрид, и Альваро приехал. С тех пор мы поддерживали связь.

— А что насчет братьев? — поинтересовался Ногейра.

— Сантьяго продолжал учиться в той же школе. На самом деле он сильно изменился после отъезда Альваро. Думаю, он восхищался старшим братом и в то же время завидовал ему. В отсутствие Альваро Сантьяго, казалось, засиял, даже учиться стал лучше. Я остался на второй год, так что мы оказались в одном классе. Он с отличием окончил школу и поступил в университет.

— Вы дружили?

— На днях я как раз пытался рассказать об этом Мануэлю. Все члены семейства Муньис де Давила — кроме Альваро — с презрением относились к простым смертным. Я — сын учителя и оказался в этой школе лишь потому, что получал стипендию. Все остальные были из знатных или состоятельных семей, хотя с родом маркиза, разумеется, никто сравниться не мог. Сомневаюсь, что у Сантьяго были друзья.

Мануэль посмотрел на лейтенанта. Тот медленно кивал, слушая Лукаса. Похоже, высказав свое мнение о родственниках Альваро, священник заработал очки в глазах гвардейца.

Беседа затянулась; наконец в заведении, кроме них, никого не осталось. Ногейра достал сигарету и показал ее владельцу. Тот кивнул, подошел к двери и запер ее на ключ.

— С вашего позволения, — сказал лейтенант и закурил. Его собеседники не стали возражать, и гвардеец, глубоко затянувшись, продолжил: — Я тогда только приступил к службе и работал в другом месте. Но припоминаю, что мои братья рассказывали что-то о повесившемся монахе. Что о нем известно?

— Я плохо его помню, он преподавал в начальной школе. Официально всем заявили, что он умер во сне, хотя слухи о самоубийстве ходили. Вроде бы у этого монаха был рак, терминальная стадия. Он очень страдал от болей. Склоняюсь к мысли, что служители церкви решили замять это дело, что, к сожалению, случается довольно часто.

Ногейра, казалось, был приятно удивлен.

— Ты этого не одобряешь?

— Разумеется, нет. Я не оправдываю самоубийство, но понимаю, что боль может быть невыносимой. Времена были другие, тогда анальгетиками не пользовались. Нельзя судить о том, чего не знаешь. Но факт остается фактом.

Лейтенант одобряюще кивнул.

История не выходила у Мануэля из головы.

— А что-нибудь еще Альваро тебе рассказывал?

— Нет. Я спросил его об этом, когда мы встретились, но он то ли забыл про тот случай, то ли едва помнил.

Гвардейца, похоже, тоже заинтересовало происшествие с монахом. Он нахмурился и курил, делая маленькие затяжки. Ортигоса размышлял, о чем же Ногейра думает, и тот не заставил себя долго ждать.

— Полагаю, что Тоньино что-то узнал, пока работал в монастыре, какую-то информацию, на которой можно хорошо заработать. Но история о больном раком монахе, решившем прекратить свои страдания, сегодня не вызовет скандала, — задумчиво сказал лейтенант. — Времена не те. Скорее наоборот: и суицид, и попытки духовников