Откровение в Галисии - Долорес Редондо

сигарет. Он глубоко затянулся и выпустил дым, голубые колечки которого растворились в холодном ночном воздухе, напоенном влагой с далеких рек.

Гвардеец кивнул, не прерывая своего занятия. Ортигоса посмотрел прямо ему в глаза.

— Твоя жена — очаровательная женщина.

Ногейра снова затянулся и резко выдохнул дым вверх, не сводя взгляда с Мануэля.

— Оставь эту тему.

— Я ничего такого не…

— Оставь, говорю, — отрезал гвардеец.

Писатель вздохнул:

— Как скажешь. В любом случае спасибо, я прекрасно провел время.

Лейтенант, казалось, был доволен, что собеседник так легко уступил. Но Ортигоса не собирался сдаваться.

— И я не стал бы переживать за девушку, которая так много читает. Полагаю, она знает, что делает. Шулия унаследовала ум своей матери и смелость своего отца.

Ногейра отвернулся и бросил взгляд на дорогу. И, хотя лицо его было серьезным, когда он снова посмотрел на Мануэля, писатель был уверен, что лейтенант улыбнулся.

Из внутреннего кармана плаща тот достал конверт.

— Возвращаю документы, которые ты мне передал; я их изучил. Нам повезло, что Альваро сохранил чеки, — так мы сможем составить подробную карту его передвижений в последний день.

Ортигоса молча кивнул. Альваро предпочитал расплачиваться наличными, а не пользоваться картой. И этот факт, точно так же, как второй телефон и портативный навигатор, явно свидетельствовал о его желании не оставлять следов.

— Согласно распечаткам, твой муж звонил в монастырь в одиннадцать ноль две. А значит, уже через полчаса он мог до него добраться. У нас есть чек с автозаправочной станции в Сан-Шоане, на нем указано время — двенадцать тридцать пять. Альваро мог заехать туда на обратном пути. Жаль, что наше расследование неофициальное. Мы могли бы получить видеозаписи с камер наблюдения. Ведь прошла всего неделя… Возможно, кассир запомнил машину, такие здесь редко встречаются. И потом, основная масса его клиентов — местные жители, он обратил бы внимание на приезжего. Впрочем, это не доказывает, что твой муж был в монастыре. Если настоятель будет все отрицать, никаких доказательств мы привести не сможем. — Ногейра протянул конверт Мануэлю. — Здесь еще кое-какие документы. Они касаются винодельни и не имеют отношения к нашему расследованию. Возможно, управляющий их ищет…

Писатель достал бумаги, пробежал их глазами, засунул обратно и спросил:

— Зачем приору лгать?

Лейтенант некоторое время молча смотрел на Ортигосу, словно размышляя.

— Почему врет настоятель, его сестра, другие люди… Ты знаешь это не хуже меня. Иногда с помощью лжи пытаются скрыть преступление, иногда — получить помощь, а порой обманывают для того, чтобы какой-нибудь глупый или постыдный поступок не стал достоянием общественности. Но у нас достаточно оснований для подозрений: на машине Альваро остались следы белой краски, а на пикапе из монастыря есть вмятина на переднем левом крыле. Кроме того, прошло уже десять дней, а никто так и не поставил автомобиль в ремонт, и это тоже наводит на определенные мысли. И потом, эта странная история с племянником… Я не верю, что он украл деньги. Да, Антонио наркоман, а они все воруют. Оставлять у него на виду бумажник — все равно что дразнить быка красной тряпкой. Но факты говорят о том, что Альваро звонил и настоятелю, и его племяннику. И это позволяет предположить, что речь о чем-то настолько важном, что заставило Альваро первым делом направиться в монастырь, когда он неожиданно приехал сюда из Мадрида.

Мануэль неохотно кивнул. Ногейра зажег вторую сигарету, глубоко вздохнул и продолжил перечислять, загибая пальцы:

— Через несколько часов разъяренный приор появляется на пороге дома, где живет его племянник. Юноша, кстати, хвастался другу, что подвернулось одно дельце и оно поможет ему выбраться из нищеты. Однако парень так струсил, что даже не вышел к дяде, который кричал, что все это может плохо для него кончиться. Как только настоятель уехал, Тоньино сел в машину и скрылся в неизвестном направлении. И все это случилось в тот день, когда убили Альваро.

Лейтенант замолчал, и писателю показалось, что он даже слышит, как ворочаются шестеренки в мозгу гвардейца, производившего обманчивое впечатление не особо проницательного человека.

— Ну и что ты по этому поводу думаешь? — пробормотал Ортигоса.

— Пока ясно только одно: чем больше мы узнаём об этом деле, тем запутаннее оно становится. Но ведь с чего-то надо начинать, чтобы во всем этом разобраться.

— По телефону ты упомянул, что у тебя появилась идея…

— Да, возникла одна мыслишка. И теперь, когда я видел, как с тобой общались мои жена и дочь, я совершенно уверен, что все получится.

— Объясни.

— Если мы зададим настоятелю или кому-то из монахов прямой вопрос в лоб, они не станут отвечать.

— И что?

— Ты — популярный писатель.

— Да ладно…

— Известная личность. Не для меня, ведь я не читаю твои романы, зато другие тебя узнают, достаточно посмотреть на реакцию моих домочадцев. Кроме того, коллега сказал мне, что капитан просил тебя подписать для него книгу.

Мануэль кивнул.

— Признай, что окружающие обращают внимание на знаменитостей, коей ты и являешься.

— Ну хорошо, хорошо. Но я так и не понимаю, к чему ты ведешь.

— Почему бы тебе не заявиться в монастырь?

Другая жизнь

После прохладного расставания с рассердившейся на него Элисой он чувствовал себя грустным и измученным. Сразу вспомнилась фраза Вороны: «Ас Грилейрас никогда не станет вашим домом, а живущие здесь люди — вашими родственниками». Эти слова звучали как приговор, и Мануэль понял, что ему больно не из-за поведения Элисы, а из-за пустоты, которую он ощущал без прикосновения маленьких ручек Самуэля, обвивавших его шею, как упругие виноградные лозы, без веселых пронзительных криков, улыбки, обнажающей ряд ровных белых зубов, рассыпающегося сотней бусинок смеха.

Все сказанное старухой глубоко ранило…

Идиот, пялящийся на море

Несмотря на позднее возвращение в отель и на то, что еще какое-то время он писал, Мануэль встал рано. Мысль о том, что у него появился план и он может что-то предпринять, не давала ему спокойно сидеть на месте. Эта ситуация разительно отличалась от предыдущих дней, когда Ортигоса ощущал лишь апатию и беспомощность и просто следовал инструкциям Ногейры, будучи уверенным, что ничего путного из этого не выйдет.

Писатель позвонил Гриньяну и сообщил, что им необходимо встретиться. Условились увидеться в полдень. Затем Мануэль набрал номер Мей, которая совершенно этого не ожидала. Она смеялась и плакала одновременно и не переставала повторять, как ей жаль, что все так обернулось. Ортигосе пришлось потратить немало времени, чтобы успокоить секретаря и заверить, что она прощена и он не держит на нее зла.

— Послушай,