Откровение в Галисии - Долорес Редондо

совсем еще ребенком…

Лейтенант медленно кивнул, но мыслями он был далеко, унесшись на десятилетия назад.

— Однажды перед нашим крыльцом остановилась машина маркизы. Шофер подошел к двери с корзиной, полной разной еды. Там было печенье, шоколад, хамон — в нашем доме обычно таких продуктов не водилось. Помню, братья радовались не меньше, чем на Рождество. Маркиза прошла в комнату матери и пробыла там достаточно долго. Уходя, она дала каждому из нас по монете. Мать сказала, что продолжит шить для нее, но в поместье больше не пойдет. С тех пор шофер забирал из нашего дома одежду для примерки и привозил ее обратно. Время от времени он также доставлял нам корзины с продуктами, а также с полотенцами и роскошным постельным бельем. Мануэль, моя мать была очень храброй женщиной.

— Не сомневаюсь, — согласился Ортигоса.

— Мама вырастила нас троих и никогда не жаловалась. Она не умела ничего, кроме шитья, но никому не удалось сломить ее дух.

Писатель непонимающе смотрел на гвардейца. Тот слегка улыбнулся.

— Мама дожила до глубокой старости, она умерла два года назад. Уже лежа на смертном одре, велела мне открыть огромный платяной шкаф, который стоял в ее комнате. В нем, аккуратно сложенные, хранились простыни и полотенца с вышитой эмблемой рода Муньис де Давила. И несмотря на то, что ими были забиты все полки, за эти годы мама ни разу не использовала это прекрасное постельное белье. Похоронив ее и вернувшись с кладбища, я развел во дворе костер и сжег все это добро. До сих пор помню, как невестки кричали, что я дикарь! — Ногейра засмеялся.

Это оказалось заразительно, и через какое-то время они оба покатывались со смеху.

— Теперь это любимая история, которую мои родственницы рассказывают на Рождество! Вот чертовки…

Лейтенант вдруг замолчал и сделал жест в сторону двери. Уже идя к выходу, он сказал:

— Я никому об этом не рассказывал — ни братьям, ни жене.

По дороге в отель гвардеец не проронил ни слова. Ортигоса прекрасно понимал, что тот чувствует, и внезапно вспомнил, что в исповедальне грешника и священника разделяет решетка. В автомобиле такой не было, и писатель сосредоточился на собственном отражении в темном стекле.

Когда машина остановилась перед отелем, Мануэль спросил:

— Завтра поедешь в монастырь?

— Да. Не знаю, в курсе ли ты, но настоятель сообщил мне, что их здания построены на землях, принадлежащих маркизу. Теперь это твои владения.

— Если хочешь, чтобы я поехал с тобой…

— Я пока не решил, с какого конца лучше зайти. Мы с настоятелем хорошо знакомы, и если я слишком надавлю, он может позвонить моему бывшему начальству, а это чревато. С церковью шутки плохи. Пожалуй, я съезжу один, а твой визит прибережем на случай, если это понадобится. Как владелец земли, ты имеешь полное право там появиться; вот только настоятель, боюсь, станет неразговорчив. Так что я помозгую, как нам лучше провернуть это дело.

Писатель вышел из автомобиля и взял на руки Кофейка, который уже дрых без задних ног.

— Мануэль, — произнес Ногейра каким-то странным тоном, помялся, а затем сказал: — Моя жена приглашает тебя на ужин.

— Меня? — Ортигоса удивленно улыбнулся.

— Да. — Лейтенант явно чувствовал себя неловко. — Не помню, о чем мы говорили, но я упомянул твое имя. И оказалось, что жена и старшая дочь читали твои книги и теперь бредят знакомством с великим писателем. Я сказал, что ты вряд ли…

— Я приду, — ответил Мануэль.

— То есть как?

— Вот так. Я приду к вам на ужин и с радостью познакомлюсь с твоей женой. Когда?

— Когда? Ну, вообще-то, завтра.

Стоя посреди парковки, Ортигоса наблюдал, как машина гвардейца удаляется. Он поцеловал собаку в жесткую шерсть и направился в отель, чувствуя жгучее желание писать.

Другая жизнь

Он по очереди выдвинул все ящики туалетного столика — пусто. В огромном шкафу одиноко висели несколько идеально отглаженных рубашек, которые привез Альваро. Писателю захотелось прикоснуться к мягкой ткани, ощутить под пальцами неуловимое присутствие владельца этих вещей…

Разрядка обстановки

Церковно-приходская школа при монастыре Сан-Шоан не функционировала уже много лет. Здания, которые раньше занимали ученики, превратили в гостиницу для паломников и тех, кто желает уединиться для духовных практик. Ногейра совершенно не понимал такого рода занятий. «Отдохнуть» для него означало полежать на солнышке, потягивая холодное пиво.

Лейтенант заранее позвонил настоятелю и сообщил, что заедет. Собеседник явно занервничал и попытался выяснить причину визита.

— Речь о весьма деликатном деле, это не телефонный разговор, — уклончиво ответил гвардеец, вполне довольный выработанной стратегией.

Его собеседник холодно ответил:

— Как угодно.

Когда Ногейра прибыл, настоятель уже торчал в дверях, всем своим видом выдавая нетерпение. Он едва смог дождаться, когда лейтенант выйдет из машины, минует ворота в сад, церковь и подойдет поближе. Мужчины обменялись стандартными вежливыми фразами и прошли в кабинет, опустив привычные восторги по поводу красоты местной природы. Приор предложил гвардейцу кофе и уселся за свой стол.

— Лейтенант, вы сказали, что я могу быть полезен.

Ногейра отхлебнул из чашки и несколько секунд помедлил, любуясь портретом, висевшим на одной из стен над камином. Казалось, что он отпустит какой-нибудь ничего не значащий комментарий. Но вместо этого гвардеец повернулся к настоятелю и сказал:

— В прошлый понедельник ваша сестра подала в Гвардию заявление об исчезновении племянника.

Лейтенант внимательно наблюдал за лицом собеседника, но оно не отражало ровным счетом ничего. Молчание затянулось. Наконец приор слегка кивнул.

Ногейра перешел в наступление:

— Вы знали? Как давно?

— Да, сестра звонила и сообщила мне об этом. Наверное, во вторник.

— И?..

Настоятель встал, тяжело вздохнул и подошел к окну.

— Если вы хотите узнать, предпринял ли я что-то, то ответ «нет». Мой племянник и так доставил нам кучу хлопот, так что его исчезновение меня совершенно не удивляет.

— Понимаю, — ответил гвардеец. — Но ваша сестра утверждает, что парень, несмотря на все его недостатки, заботится о ней и всегда звонит, если задерживается.

— Она плохо его воспитала. Поэтому выгораживает и защищает.

— Именно так она себя и вела в субботу, когда вы приехали к ней домой?

Приор бросил на лейтенанта удивленный и даже встревоженный взгляд.

— Это она вам сказала?

— Нет, соседка. Она слышала, как вы общались на повышенных тонах.

Настоятель молчал, поворачивая цветочные горшки так, чтобы растения оказались другой стороной к свету.

— О чем вы спорили?

— Это личное, дела семейные, они не имеют отношения…

— Но в своем заявлении, — Ногейра сделал акцент на этом слове и притворился, будто сверяется с заметками в записной книжке, — соседка