Репортер - Михаил Дегтярь

Вдруг выяснилось, что спокойно пройти в здание я не могу. Нужен пропуск. На входе стояли вооруженные милиционеры. Проход в издательство для многих был серьезной проблемой, но не для меня.

Все мои друзья знают, что я обладаю способностью проходить в самые немыслимые места. Важнейшее качество репортера! Этим своим умением я часто развлекал народ в молодые годы.

Скажем, мы отдыхаем в Гурзуфе. Общий пляж – жуткий, грязный, много людей… Все мы знаем, что в международном лагере «Артек» пляжи значительно лучше. Но там серьезная охрана, пройти которую простому человеку нереально. Я звоню из телефона-автомата в справочную, узнаю телефон приемной «Артека». Звоню. Сообщаю, что пишу письмо на имя директора, прошу сообщить его фамилию. Допустим, Кравченко. Узнаю, что он сейчас в кабинете и что у него в гостях делегация из Польши. Этой информации более чем достаточно.

Подходим к охране. Я громко говорю одному приятелю: «Машину можно отпустить». Далее, практически не глядя в лица охранников – кто они такие, чтобы в их лица смотреть? – «Кравченко уже принимает поляков?» Охрана подтверждает. «Эти со мною», – говорю я, указывая на своих приятелей. Мы спокойно проходим. Уже войдя на территорию лагеря, поворачиваюсь и холодно говорю: «Чтобы мышь не проскочила! Ситуация в мире неспокойная!». Все это, конечно, экспромт. В следующий раз я пройду по-другому.

И в Москве, и в Ленинграде я на спор попадал в театры, в которые попасть нереально было.

Я уже рассказывал, что в 70-е годы посмотрел весь репертуар легендарного БДТ. Но как?

Звонил администратору театра за двадцать минут до начала спектакля. Представлялся сотрудником отдела культуры ленинградского (или московского) городского комитета партии (за использование партийных структур в корыстных целях можно было и в тюрьму загреметь!). Говорил, что сейчас к ним подойдет человек, который много сделал для развития культуры в городе, и ему нужно дать два бесплатных билета в партер. Ни разу не сорвалось!

Один раз я так закадрил роскошную девицу, которая не могла пройти в Театр на Малой Бронной на спектакль Анатолия Эфроса «Ромео и Джульетта» с Ольгой Яковлевой в главной роли. Звонок с телефона-автомата за две копейки, радостная встреча с администратором, места в первых рядах партера – и нужно ли говорить, что в эту ночь я сам был Ромео в тесной студенческой койке с благодарной Джульеттой…

В более поздние годы нужно было кровь из носу попадать на просмотры в Дом кино.

В 1982 году Роман Балаян снял фильм «Полеты во сне и наяву», и об этом фильме заговорили как о новом слове в киноискусстве.

Роман Балаян устроил самый первый просмотр в Белом зале Дома кино для своих друзей. Задача попасть на фильм усложнялась вдвойне – нужно было суметь пройти в сам Дом на Васильевской, а потом еще и в Белый зал.

В Дом кино меня тогда провел Борис Хмельницкий, которому я объяснил, что внутри находится моя жена, и ее какой-то армянин совращает в ресторане. Борис не мог мне не помочь. Много лет спустя мы с Борей стали в одно и то же время ходить в Сандуновские бани, после которых частенько сидели вместе в его любимом грузинском ресторане. Про выдуманную мною жену, соблазненную армянином, я ему так и не успел рассказать…

Итак, в Дом кино я вошел. Но как попасть в Белый зал, в дверях которого стоял сам Балаян и пропускал только тех, кого он знает…

Решение пришло внезапно. Я разбежался и практически вбежал в зал, успев в дверях хлопнуть Романа Гургеновича по плечу и прокричать ему в лицо: «Привет, Роман!». Естественно, он меня не остановил. Подумал, что, может, забыл, кто это…

Спустя почти 30 лет я рассказал Роману об этом случае. Он долго смеялся.

А в 1984 году в Доме кино была премьера картины «Легенда о Сурамской крепости» великого Сергея Параджанова. Ажиотаж зашкаливал – ведь это был первый фильм Параджанова, снятый им после тюремного заключения…

Дом кино оцепили. Была даже конная милиция. Пройти было нереально, и я кружил вокруг Дома кино как ястреб, лихорадочно просчитывая пути проникновения. Вот, думал я, вот тебе момент истины: попадешь туда – будешь себя уважать, не попадаешь – грош тебе цена как авантюристу…

И тут я увидел самого Сергея Параджанова. Он приближался к Дому кино, а сзади него стремительно колыхалась свита.

Такой шанс в жизни больше не выпадает. Я подбежал к Параджанову и сказал, прямо глядя ему в глаза:

– Я студент ВГИКа, знаю все ваши фильмы наизусть, хотите покадрово перескажу вам «Тени забытых предков»?

– Что хочешь? – весело блестя глазами, спросил Параджанов.

– В кино хочу, – скромно ответил я.

Параджанов царственно кивнул, свита расступилась и приняла меня в свои объятия. Так я и оказался в зале…

Но все это было значительно позднее.

…Задача пройти в издательство «Коммунист» была сложной, ведь само здание и вся его начинка в виде различных партийных газет относились к ЦК Компартии Азербайджана. Там, например, находилась одна из старейших большевистских газет «Бакинский рабочий», в создании которой принимал участие Иосиф Сталин, и совершенно бессмысленная партийная газета «Коммунист».

В этом же здании располагалась газета с удивительным названием «Вышка». Название это никак не соотносилось с высшей мерой наказания, – она освещала развитие нефтяной отрасли республики, рассказывала о героических буднях азербайджанских нефтяников. Многие достойные журналисты работали в «Вышке».

Для прохода внутрь я не стал ничего особенного придумывать. Увидел, как через проходную проносят запакованные бакинские кондиционеры, пристроился к рабочим, подхватил с кем-то тяжеленный ящик и спокойно оказался внутри помещения. В моих глазах читался еще совсем недавний бригадир канализационного хозяйства станции Баладжары и потому мой внешний вид не вызвал у милиции никаких сомнений, – по сути, я и был рабочим классом на тот период своей жизни…

Поднявшись на восьмой этаж в «Молодежку», я остановился в недоумении – куда идти дальше? Интервью Каспарова – для какого это отдела? Спорт? Искусство? Был я весьма дремуч в этих вопросах.

Увидел табличку «Отдел спорта». Думаю, понесу сюда. Если ошибся, поправят. Захожу. В глубине комнаты за пишущей машинкой сидит парень лет тридцати с длинными усами. Смотрит на меня. Ироничные, насмешливые глаза. Да, думаю, не выгорит у меня здесь.

– Интервью с Каспаровым нужно? – спросил я голосом известного журналиста.

– А вы кто такой? – поинтересовался усатый.

– Какая разница? – выдавил я из себя. – Интервью нужно или нет?

– Да кто вы, откуда?

– Не буду я вам на всякие провокационные вопросы отвечать. Нужно интервью – берите! Нет, я пойду в другую газету, здесь их много – вон, в «Вышку» понесу.

Парень рассмеялся. Встал, подошел ко мне и протянул руку:

– Игорь Щеголев, заведующий отделом.

Это был тот самый Игорь Щеголев, который в 1990 году эмигрировал в Израиль, взял там имя Йосеф Шагал, стал депутатом кнессета, членом фракции «Наш дом – Израиль». Автор романа «КГБ в смокинге» под псевдонимом «Валентина Мальцева» и без псевдонима – глава ассоциации «Израиль – Азербайджан». А затем Игорь даже стал послом Израиля в Белоруссии…

Так мы подружились.

Интервью Каспарова было опубликовано через два дня под оригинальным заголовком: «Шахматы – это моя жизнь, но моя жизнь – это не только шахматы». Заголовок был явно где-то украден.

Вообще, скажу я вам, делая небольшое отступление, заголовки – это больше журналистское искусство. Много лет спустя, уже работая в «Комсомольской правде», я понял это раз и навсегда. Все эти жалкие потуги нынешних газет – «Коммерсанта» или «Московского комсомольца» – ничего не стоят. Школа современного заголовка зародилась и погибла в «Комсомолке» 80-х.

Школа была действительно великой. Заголовки рождались на планерках и «топтушках» методом мозгового штурма. Кто выкрикнул заголовок, который завтра будет опубликован, никто не фиксировал. Авторство не регистрировалось. Дивиденды не выплачивались.

Однажды я поехал в командировку в Керчь, где написал «подвал» об освобожденном секретаре комсомольской организации, который хотел, тем не менее, чтобы его воспринимали как рабочего человека. Для этой цели он распорядился повесить на Доске почета свою фотографию и назвать себя слесарем-сборщиком. Советский бред становился все более бредовым. Только-только началась перестройка, и несчастный комсомольский вожак не мог, очевидно, решить, что выгоднее – быть комсомольским лидером или работягой. Рабочие написали об этом письмо в редакцию, и меня отправили в командировку.

Заметку (а в «Комсомолке» все называлось заметками, даже «подвалы» на пол-полосы) я писал в керченской гостинице и передал ее с помощью стенографистов.

Вернулся в Москву в день выхода заметки. Раскрываю газету и начинаю рыдать. Не от материала, конечно, а от заголовка.