Репортер - Михаил Дегтярь

Почему-то запомнилось, как Даниэль сказал мне однажды, что если я пересплю с чернокожей женщиной, то не смогу потом три дня двигаться, настолько она меня измотает. Ни о каком сексе с чернокожими женщинами в то время и мечтать было невозможно, но теперь, спустя годы, я смело могу ответить тебе, Даниэль, что ты был не прав. Кто там кого измотал, мы еще могли поспорить…

Учился я на автомате, без особых проблем, но и не особенно вникая в суть предметов, потому что очень скоро понял, что не мое это все. Однако не бросать же было институт! Так и учился…

В Ленинграде я действительно стал мастером спорта СССР, много фехтовал на различных турнирах. Выступал не только за сборную института, но и за сборную ленинградского «Локомотива».

Не знаю, как сейчас, а в советское время для того, чтобы стать мастером спорта по фехтованию, необходимо было в течение года выиграть у двадцати четырех мастеров спорта, причем на соревнованиях не ниже всесоюзного уровня. Но на такие соревнования еще нужно было пробиться сквозь сито других, менее престижных турниров. Ко всесоюзным соревнованиям приравнивались и матчи между городами из разных республик Советского Союза. Например, матчи Ленинград – Таллин, Ленинград – Рига…

Так вот, меня и моих друзей-фехтовальщиков возили на такие турниры специально, чтобы мы проигрывали спортсменам, которые не могли сами стать мастерами спорта. Это, конечно, был «бизнес» тренеров, которые должны были по плану подготовить какое-то количество мастеров спорта за год, и потому договаривались со своими коллегами. Может быть, даже и за деньги, не знаю.

Отдача боев была настоящим спектаклем! Ведь проиграть нужно было так, чтобы судьи этого не определили.

Скажем, тренер говорит мне перед боем – этому «сливаешь». Естественно, мой соперник тоже знает, что я ему сдаю бой. Вот мы ходим по дорожке. Я «случайно» приоткрываю руку – призываю ударить меня! Но соперник почему-то боится. Ходим опять. Я «случайно» опускаю оружие – ну бей! Не бьет. Судья останавливает бой и делает мне замечание за пассивность. Я вяло выкидываю руку и попадаю!

Были случаи, когда я вот так случайно выигрывал бои, которые должен быть проиграть. Тренеры устраивали скандалы после этого…

Встречаясь на фехтовальной дорожке с выдающимися советскими саблистами, такими, например, как Виктор Кровопусков, о котором я уже писал, или Владимир Назлымов, или Виктор Сидяк, я понимал, что мой фехтовальный уровень, как сказали бы сейчас, ниже плинтуса. Я был рядовым мастером спорта и понимал, что чемпионом мира никогда не стану, а на что-то другое согласен не был. Так что постепенно спорт переставал меня интересовать.

Меня уже начинала волновать журналистика.

В Ленинградском институте инженеров железнодорожного транспорта издавалась тогда и до сих пор, насколько я знаю, издается одна из старейших вузовских газет с интригующим названием «Наш путь», первый номер которой вышел в декабре 1928 года. Я начал писать туда, стал печататься чуть ли не в каждом номере. Первая заметка вышла у меня в 1974 году. А в 1977 году – в год окончания института – в газете была опубликована моя фотография – как самого активного корреспондента. Редакция газеты желала мне хорошего распределения и удачной работы на новом месте.

Распределение я запомнил на всю жизнь.

Нас распределялось сто человек, и в списке было ровно сто мест на различных железных дорогах Советского Союза. Тот, кто заходил первым, имел, естественно, больший выбор. Я по своему среднему баллу находился примерно на тридцатом месте. Список висел на двери, и тот, кто уже выбрал себе место, вычеркивал его после утверждения. То есть все мы, ожидающие, видели, что нам осталось…

Очень ответственный был момент – по сути, решалась судьба каждого из нас! Тогда распределение было сродни службе в армии – «откосить» почти невозможно и нужно ехать неизвестно куда на три года. Что там нас ждало? Ну, попади я, допустим, в Хабаровск? А вдруг женился бы там, нарожал детей и все – жизнь пошла бы совершенно по-другому…

Мы всё понимали и потому смотрели на этот список с большим волнением. У меня будущее складывалось хорошо, потому что, судя по всему, мне должно было остаться место на Прибалтийской железной дороге. Прибалтика была для нас заграницей, туда было очень престижно распределиться. Я рассчитал все верно. Когда тот выпускник института, который был передо мною в очереди, вышел из аудитории и зачеркнул какую-то железную дорогу, для меня оставалось одно – последнее! – место на Прибалтийской железной дороге.

Я уже готовился открыть дверь, чтобы войти на комиссию и назвать место будущей работы, как вдруг передо мною грохнулась на колени одна моя соученица. Была она сильно беременной и находилась в самом конце списка, так что рассчитывать на что-то приличное ей становилось невозможно. Представьте себе ситуацию – перед тобою на коленях стоит беременная женщина, рыдает и просит не брать Прибалтику, потому что куда она еще без мужа с ребенком поедет.

Естественно, у меня не было выбора – я при всех пообещал ей, что не попрошусь на Прибалтийскую железную дорогу… Потом она так же падала перед всеми, кто был в списке до нее, ей обещали, и она действительно получила в итоге это место, но обманула всех и не поехала в Прибалтику. А я заходил на распределение, не готовый что-то выбрать. Руководил комиссией один из тогдашних заместителей министра железных дорог СССР. Ярый антисемит, как было нам всем известно.

– Ну что, – спросил он меня весело, – выбрали себе что-нибудь?

Я молчал. Передо мною был список из примерно семидесяти точек на карте громадной страны, и я чуть не заплакал, понимая, что не знаю, что выбрать. Что ждет меня здесь? А здесь?.. Строчки начали расплываться перед глазами…

И вдруг я вспомнил замечательную повесть Александра Куприна «Юнкера», в которой главный герой Алеша Александров, заканчивая Третье юнкерское имени императора Александра Второго пехотное училище и набрав хороший балл для того, чтобы выбрать себе престижный полк для дальнейшего прохождения службы, тем не менее закрывает глаза и наудачу тычет в лист пальцем. И попадает в никому не известный Ундомский пехотный полк.

Я тоже решил сделать так. Взял ручку, зажмурился и ткнул в список. Острие шариковой ручки попало прямо в строчку «Азербайджанская железная дорога».

Я вздохнул и громко озвучил свой вынужденный выбор:

– Азербайджан!

Заместитель министра внимательно посмотрел на меня.

– Почему Азербайджан? Вы азербайджанец? – спросил он.

И я увидел, как ему передают мое личное дело…

Я внутренне сжался – в те годы я еще не мог смело и открыто называть свою национальность. Слово «еврей» в те годы было чуть ли не ругательным. Власть все делала для того, чтобы сами евреи стыдились своей национальности… Потому сказать: «Я – еврей!» было не очень просто. И я начал что-то рассказывать начальнику про то, что мои родители живут в Крыму, а там Приднепровская железная дорога, но на нее нет распределения. Заместитель министра усмехнулся:

– Для нас, молодой человек, нет преград. Хотите, отправим вас на Приднепровскую?

Я оцепенел от восторга. Это было бы большой удачей! Ведь тогда я был бы недалеко от родителей, а может быть, и смог попасть на работу даже в сам Симферополь!

– Конечно, – ответил я. – Очень хочу!

Но в это время большой начальник открыл мое личное дело. И в одну секунду лицо его стало каменным. Было видно, что он увидел слово «еврей» в пятой графе и прямо на глазах начинал меня ненавидеть.

– Нет уж, – презрительно сказал он. – Езжай (сразу на ты!) в Азербайджан!

Так я и оказался в Азербайджане, о чем теперь совершенно не жалею. Ведь я прожил там, помимо положенных железной дороге трех лет, еще три – работал в республиканской газете, в Союзе кинематографистов…

Так что я считаю: с распределением мне очень повезло.

Бакинская жизнь

По моему глубокому убеждению, репортер должен быть авантюристом. Ведь зачастую очень важно попасть туда, куда не пускают. А в советское время мало куда пускали. Кроме того, авантюризм помогал в те далекие времена жить полноценнее. Хотя и опасное было это дело – выдавать себя не за того, кем ты на самом деле являешься.

Попав после распределения в Азербайджан, я стал работать бригадиром канализационного хозяйства станции Баладжары с окладом 120 рублей в месяц. Обитал в общежитии, в комнате, в которой помимо меня жили еще человек шесть азербайджанцев, приехавших в столицу из разных районов Азербайджана.

Работа была однообразной. Целый день я ходил со своей бригадой по железнодорожным путям и прочищал канализацию специальной проволокой. Рабочая одежда не очень хорошо пахла, сам я не очень хорошо пах…

Чтобы не сойти с ума, я каждый день после работы садился в электричку и ехал в Баку. Там я всегда шел в одно место – в Азербайджанскую государственную филармонию. Каждый день слушал классическую музыку. Вначале покупал билеты, а потом бабушки-контролеры запомнили меня и стали пропускать бесплатно.