Репортер - Михаил Дегтярь

Семья матери часто переезжала, пока не оказалась в Ярославле. Жили в старом деревенском доме.

Именно к Ярославлю относится мое самое первое воспоминание. Я лежу высоко на печке и слышу, как рыдает мама. Склоняюсь вниз и вижу, что она шьет подушку в гроб своей матери, моей бабушки Клары. Меня не с кем было оставить, и мама взяла меня на похороны. Было мне тогда года три, не больше.

Мама после переезда в Симферополь работала инженером в проектной организации, дослужилась до главного инженера проекта.

Жили мы в маленькой двухкомнатной хрущевке. Жили очень скромно – впрочем, как и все советские люди.

В 1975 году мои родители захотели съездить вдвоем в Болгарию, но их не пустили – прямым текстом сказали, что они наверняка сбегут. Папа пытался порвать свой партийный билет, мама его еле отговорила… До конца жизни отец не смог простить советской власти эти унижения.

В 90-е годы я дал им возможность посмотреть мир. Отправлял их в круизы по Балтийскому и Средиземноморскому морям. Уже потом, когда папы не стало, мы съездили с мамой в Хорватию и в Италию. Так что хоть что-то они увидели.

Мама стала свидетелем всех моих четырех ТЭФИ. Очень мною гордилась.

В симферопольской квартире, где она жила одна после смерти папы, почему-то принималась только международная версия ТВЦ – TVCI. И эта версия чуть ли не ежедневно, а иногда и дважды в день показывала мои программы.

И это меня устраивало: ведь мама все время могла видеть меня по телевизору – мы словно вживую общались с нею. После смерти папы я звонил ей каждый день, и она рассказывала мне, какую программу видела сегодня. Во многом поэтому я и работал на этом канале.

Мой брат Лев по-прежнему живет в Симферополе. Он много лет занимается бизнесом – от строительства стадионов в Казахстане до производства пельменей в Симферополе. Пельмени под маркой «Купец» – самые вкусные в Крыму: достаточно сказать, что их покупают все сотрудники его завода…

За полгода до смерти мама написала нам с братом письмо. Мы нашли его, когда разбирали после ухода мамы вещи в ее симферопольской квартире. В этом письме мама прощалась с нами. Говорила, что любит нас. Любит своих внуков: детей Левы – Родиона и Зою, и моих детей – Кирилла и Алису. Просила не забывать их с папой.

Не могу без комка в горле вспоминать это.

Боже мой, мамуля, разве я смогу когда-нибудь вас забыть…

Жена и дети

В 1990 году я от «Комсомольской правды» пришел на церемонию вручения призов национальной кинематографической премии «Ника», чтобы написать об этом заметку.

И надо же такому было случиться, что в фойе Дома кино я встретил приятеля, который предложил выпить по рюмочке в буфете первого этажа. Выпили мы так много, что в фойе я появился в совершенно непотребном виде.

Тем не менее я намеревался войти в зал и начать наконец работать, но вдруг увидел, как по фойе идет высокая красивая девушка с копной кучерявых волос и с очень длинными пальцами. Для меня женщина всегда начинается с руки. Удлиненная кисть, утонченная форма, безукоризненный маникюр, высокий класс! На женщине с такой рукой я мог бы жениться, ничего более о ней не зная.

Я бросился ей наперерез, но столкнулся с каким-то вальяжным человеком в смокинге с невероятно элегантной черно-серой бабочкой.

Я успел увидеть на нем лакированные туфли из черной кожи и брюки с шелковым галуном. Из-под черного пиджака с обшитыми атласом лацканами были видны очень широкие подтяжки. Вот за эти подтяжки я и уцепился, чтобы не упасть. Человек очень вежливо поддержал меня, и когда я поднял пьяные глаза, то увидел не кого-нибудь, а самого Василия Павловича Аксенова.

Потом я узнал, что Аксенов тогда впервые после вынужденной эмиграции в 1980 году приехал в Советский Союз из Вашингтона. Приехал, чтобы вручить премию в номинации «Лучшая сценарная работа».

В конце 70-х годов Аксенов часто приезжал в Крым, и я там с ним познакомился. Конечно, я был в таком состоянии, что узнать меня было невозможно.

– «О венценосное имя Василий, – спьяну начал я цитировать Андрея Вознесенского, ошалев от столкновения с таким человеком. – Ваш палец, Васпалыч».

Аксенов вежливо улыбался.

Что скрывать, Василий Павлович был одним из самых моих любимых писателей, а некоторые его рассказы, как, например, «Жаль, что вас не было с нами», я и вообще знал наизусть.

– «Какой это тот самый? – процитировал я самого Аксенова. – Что это значит – тот самый? Все это ложь! Никакой я не тот самый! Я сам по себе, без них без всех, и вовсе я не тот самый!» Василий Павлович, – спросил я. – Хотите я вам весь рассказ прочту?

– Нет, нет, спасибо, – вежливо ответил Аксенов. Теперь понимаю, как тяжело ему давалась эта вежливость. – Мне нужно на сцену, вручать!

– Где же вы были? – чуть не плача спросил я. – Как жаль, что вас не было с нами все эти годы…

Тут подбежали организаторы, вырвали Василия Павловича из моих рук и потащили на сцену.

Проснувшись на следующее утро, я вспомнил, что мне нужно писать заметку о «Нике».

Открыл блокнот. А там только одна фамилия лауреата в номинации «Лучший звукорежиссер». Видно, в зал я все-таки попал…

Подавленный, я поехал в редакцию.

От заметки нужно было каким-то образом отказаться.

Я шел в свой кабинет по знаменитому шестому этажу «Комсомолки» и внезапно увидел ту самую вчерашнюю девушку, познакомиться с которой мне помешал Аксенов.

На этот раз преград на пути не было.

Я представился.

– Елена Гликман, – ответила она.

– Что делаете в редакции? – не нашел я ничего более умного для продолжения разговора.

– Пришла к подруге Юле Будинайте, – ответила Елена.

(Много лет наша подруга Юля работает шеф-редактором программы Первого канала «Жди меня».)

– Вчера я вас видела в Доме кино, – вдруг сказала Лена. – Вы беседовали с Василием Аксеновым.

Я вынужден был рассказать ей о сложной ситуации с заметкой. О том, что я ничего не видел и не знаю, о чем писать.

– Так напишите о встрече с Аксеновым, – улыбнулась Лена. – Мне кажется, это будет интересно.

– Тогда никуда не уходите! – попросил я. – Договорились?

Получив согласие Елены, я сел за заметку. О своей встрече с Аксеновым, об эмиграции, о времени, в котором мы живем, о кино… Заголовок у заметки был, как легко можно догадаться, «Жаль, что вас не было с нами».

Потом Юлий Гусман сказал мне, что лучше заметки о «Нике» в том году не было.

А Лена дождалась меня и, похоже, надолго – с конца 1990 года мы вместе.

Она из Пензы, окончила факультет журналистики МГУ, работала в разных изданиях. В 2000 году поступила на Высшие курсы сценаристов и режиссеров в первую за всю историю курсов продюсерскую мастерскую, которую набрал Игорь Толстунов. Там же, на курсах, в мастерской Петра Тодоровского училась Оксана Бычкова, которая дала Елене почитать свой сценарий «Питер FM». После окончания курсов они решили этот сценарий поставить.

Это был фильм дебютов. Сценарист и режиссер – дебютант, продюсер – дебютант, актеры – дебютанты, оператор – дебютант…

Оператора на фильм порекомендовал я. Иван Гудков блестяще снимал до этого лишь документальные фильмы, но мне показалось, что он и с художественным справится не хуже. Так и получилось. Теперь Иван Гудков – один из самых успешных операторов российского кино.

Фильм «Питер FM» имел ошеломляющий успех. Снятый в 2006 году, он собрал в прокате около 10 миллионов долларов и стал первым фильмом о любви после долгого периода фильмов о бандитских разборках.

Затем Лена как продюсер сняла еще много фильмов. Таких как «Плюс один» с английским актером Джетро Скиннером и Мадлен Джабраиловой, «Тихая семейная жизнь», «Тариф новогодний», «Слон» и многие другие.

За это время у нас родились в 1995 году Кирилл и в 2002 году – Алиса.

Дети у нас замечательные.

Заикание

В детстве я был очень стеснителен. Подойти к незнакомому человеку и заговорить было настоящим мучением. О выступлении перед группой людей не было и речи.

Все потому, что я страшно заикался. Именно страшно! Врачи ставили мне третью группу заикания. При четвертой – высшей – человек вообще не может произнести ни слова.

Заикание было главным страданием всей моей жизни. Что только ни делали мои любимые родители! Логопеды. Бабки-знахарки. Народные целители. Тем, кто заикается, знакомы все эти метания…

Затем мы узнали, что в Харькове есть великий врач – профессор Казимир Маркович Дубровский, лечивший заикание с помощью гипноза. Попасть к нему было совершенно невозможно! Записывались на год вперед.

Папа поехал в Харьков, два дня сторожил Дубровского у его квартиры, поймал, наконец, и уговорил записать меня немедленно.

Смутно помню то время. Лечение проходило в железнодорожной больнице. У стен небольшого зала стояли чемоданы – люди приезжали со всего Советского Союза. Дубровский привлек внимание к этой проблеме, а заик в нашей стране было много.