Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня, как и некоторых других общих друзей, Дора Петровна знала по имени, варила кофе без очереди, а иногда и бесплатно. Мы входили в число постоянных клиентов и очень гордились этим своим завсегдатайством. Было в этом что-то истинно студенческое, но, может быть, и просто истинное…
Как правило, в питерских кофейных готовили маленький простой, маленький двойной, большой двойной. Простой кофе стоил тринадцать копеек. Если заказывали двойной, кофе клали в два раза больше, а воды было столько же, сколько и на простой. Цена двойного была, естественно, двадцать шесть копеек. Большой двойной – пятьдесят две копейки.
Высшим классом было зайти, подойти к стойке, обогнув очередь, и небрежно сказать: «Дорочка, мне сегодня – двойной без сахара и поменьше воды». А Дора Петровна могла ответить загадочным текстом, который случайная публика, пришедшая перекусить ватрушками и вареными яйцами, понять не могла ни при каких обстоятельствах: «Мишенька, вам сегодня тройной, а воды как на двойной».
Да что там тройной! Когда у Доры Петровны было хорошее настроение, она могла сварить даже четверной кофе!
Дора готовила кофе, после которого невозможно было не закурить…
Часто мы ходили и в Петровскую кофейную, расположенную в доме № 4 по Петровской набережной. Этот дом, знаменитый своими стилизованными под петровскую эпоху росписями по кафелю, был совсем рядом с нашим общежитием. Тема петровских времен была не случайна, поскольку рядом находится старейшая – 1703 года – постройка Питера: Домик Петра Первого.
В доме на Петровской набережной жили известные ленинградские люди – в частности, Георгий Товстоногов и Евгений Лебедев.
За пять лет учебы я посмотрел практически весь репертуар легендарного Большого драматического театра имени М. Горького, который сейчас назван в честь выдающегося режиссера Георгия Товстоногова.
Евгений Лебедев, женатый на сестре Товстоногова Нателле, был актером великого таланта. Я даже успел посмотреть такие знаменитые спектакли с его участием, как «Мещане» по пьесе Горького, где Лебедев сыграл Бессеменова, и «Король Генрих IV» по Шекспиру, где Евгений Алексеевич был Фальстафом…
Но особая слава была тогда у спектакля «История лошади», в котором Евгений Лебедев сыграл роль Холстомера. Уже тогда поговаривали, что поставил спектакль молодой московский режиссер Марк Розовский, а Георгий Товстоногов просто-напросто присвоил его, дав команду писать в афишах свое имя. Всю эту историю много позже описал Марк Розовский в своей книге «Дело о конокрадстве»…
Лебедев играл роль Холстомера гениально. Иногда даже казалось, что так может играть человек, который узнал ответ на главный вопрос на земле: «В чем смысл жизни?».
Однажды мы одновременно зашли с ним в Петровскую кофейню. В руках у Лебедева были бутылка кефира и батон хлеба. Очевидно, жена послала его в магазин, а Евгений Алексеевич решил заодно побаловать себя качественным кофе. Я понял, что такой шанс мне больше не представится, и быстро подошел к великому артисту.
– Евгений Алексеевич, – спросил я его, – так в чем смысл жизни?
Лебедев чудно посмотрел на меня. Как-то странно он вздернул подбородок, тяжело вздохнул и быстро, почти бегом, покинул кофейню. Не дал я тогда народному артисту СССР спокойно выпить чашку кофе…
Из общепитовских историй можно еще вспомнить вечерний вариант, который придумал я и назвал его «Два рубля». Полтора рубля на еду и 50 копеек на кино.
Ели мы по варианту «Два рубля» всегда в одном и том же месте – в пельменной на Невском проспекте. В этой пельменной до 1948 года находилась Еврейская столовая.
Но старожилы и в 70-е годы по привычке называли эту пельменную еврейской. Пельмени здесь щедро посыпались хорошо прожаренным луком – практически луком-фри. Запивалось все это белым портвейном «777», бутылка которого стоила 3 рубля 40 копеек. Если в ужине участвовали девушки, покупалось вино «Ркацители» по цене 2 рубля 40 копеек. После еды шли в один из кинотеатров на Невском проспекте.
Все-таки роскошная была эта программа – «Два рубля»!..
В Ленинграде я пристрастился к классической музыке и даже начал собирать грампластинки.
Лучшим магазином была «Мелодия» на углу Невского проспекта и улицы Бродского. В народе этот магазин называли просто «Грампластинки».
Конечно, увлечение это было отчасти и понтом, некой бравадой. Но теперь я знаю, что классическая музыка не раз помогла мне выжить и остаться человеком в непростых ситуациях.
Как минимум раз в неделю ходили мы с друзьями в Большой или в Малый зал Ленинградской филармонии. Абонементы покупали на год вперед. Малый зал находится на Невском проспекте, а Большой – на улице Бродского, которая сегодня переименована в Михайловскую. Здесь же расположен Ленинградский Малый театр оперы и балета, в котором мы тоже иногда бывали.
Мог ли я знать, что спустя 35 лет я буду в Михайловском театре – в 2001 году ему вернули историческое имя – получать премию ТЭФИ? Фантастика…
Утром в общежитии я всегда ставил вторую часть Largo из концерта № 5 Иоганна Себастьяна Баха для клавира с оркестром (фа минор) BWV 1056. Под первую крепкую сигарету и чашку плохого растворимого кофе эта возносящая музыка помогала мне лучше определиться в наступающем дне. Так я несколько лет ежедневно настраивался на выход из общежития. Без этой музыки жизнь в общежитии на Петроградской стороне была бы очень неуютной.
Проспект, на котором до сих пор стоит здание общежития, носил имя Максима Горького, поскольку писатель с 1914 по 1921 год жил неподалеку в доме № 23. Но в 1991 году проспекту вернули историческое название – Кронверкский. Само здание общежития под девятым номером уникальное – этот памятник конструктивизма, построенный в 1932 году по проекту архитекторов Г. А. Симонова и П. В. Абросимова, если смотреть на него сверху, образует силуэт серпа и молота.
Долгое время я жил в «серпе». В комнате было четыре человека. Все удобства на этаже. По изогнутому коридору брели полуголые девушки в свои душевые, возвращались они уже с тюрбаном из полотенца на голове. В такие тревожные минуты легко завязывались знакомства, девушки были уже промытыми и легкими на любовь и дружбу… Приходилось договариваться с соседями по комнате, чтобы они погуляли полчасика.
Недаром же ЛИИЖТ при МПС (Министерстве путей сообщения) расшифровывали, как Ленинградский институт изучения женского тела при Министерстве половых сношений.
Но половые связи были быстрыми и бездарными. Тот давний секс ассоциируется у меня сегодня с запахами жареной селедки, которую студенты из Вьетнама готовили на общей кухне в конце коридора. Никакой радости от этих коммунальных воспоминаний я не испытываю…
На четвертом курсе меня вызвали в комитет комсомола и сообщили, что оказывают мне большую честь – жить вместе со студентом из Конго.
По каким-то инструкциям тех лет иностранные студенты не могли жить друг с другом – к ним обязательно подселяли советского человека. Наверное, я должен был доказывать иностранцу преимущества социалистического строя перед капиталистическим.
Меня особенно предупредили, чтобы я не выпрашивал у конголезца джинсы и жвачку…
Жить с представителем Конго я согласился. Ведь большим плюсом было то, что мы жили вдвоем и в более комфортной части общежития – в «молоте».
Звали моего чернокожего друга Даниэль Кинвандат. Был он очень зациклен на себе, одевался как павлин, пах всякими французскими дезодорантами. У Даниэля была какая-то запредельная потенция, поскольку сексом он занимался едва ли не каждый день. Не знаю, кто присылал ему девчонок, но они в нашей комнате не переводились.
По вечерам Даниэль любил учить меня жизни. Рассказывал мне, что я не с теми девушками сплю. Не так одеваюсь. Не ту музыку слушаю…
Одевался я действительно очень плохо. Но чтобы хорошо одеваться, нужно было общаться с фарцовщиками, на что не было денег – мой месячный прожиточный минимум составлял девяносто рублей – стипендия сорок рублей, и пятьдесят рублей мне присылали родители. На эти деньги невозможно было покупать хорошую одежду, музыку и одеколоны. Лишь бы на еду хватило…
В отличие от нас Даниэль два раза в год летал в Париж, откуда приезжал сильно расфуфыренный. Привозил мне – за деньги, естественно – зубную пасту «Signal», которая поражала меня тем, что была разноцветной. До этого я чистил зубы «Поморином» – была в советское время такая паста в продаже.
Джинсов я у него не просил, но однажды Даниэль сам решил сделать мне подарок. Он вручил мне пластинку 1973 года выпуска «Je suis malade» («Я болен») французского шансонье Сержа Лама. Пластинка эта до сих пор со мною, а песня – «Je suis malade» – одна из самых любимых…
Почему-то запомнилось, как Даниэль сказал мне однажды, что если я пересплю с чернокожей женщиной, то не смогу потом три дня двигаться, настолько она меня измотает. Ни о каком сексе с чернокожими женщинами в то время и мечтать было невозможно, но теперь, спустя годы, я смело могу ответить тебе, Даниэль, что ты был не прав. Кто там кого измотал, мы еще могли поспорить…
- Вначале был звук: маленькие иSTORYи - Андрей Макаревич - Биографии и Мемуары
- Дневники полярного капитана - Роберт Фалкон Скотт - Биографии и Мемуары
- Я – доброволец СС. «Берсерк» Гитлера - Эрик Валлен - Биографии и Мемуары
- Мой волчонок Канис. Часть вторая. Молодые годы. - Ольга Карагодина - Биографии и Мемуары
- Без тормозов. Мои годы в Top Gear - Джереми Кларксон - Биографии и Мемуары
- Жизнь Бетховена - Ромен Роллан - Биографии и Мемуары
- Первое российское плавание вокруг света - Иван Крузенштерн - Биографии и Мемуары
- Прожившая дважды - Ольга Аросева - Биографии и Мемуары
- Курсив мой - Нина Берберова - Биографии и Мемуары
- Телевидение. Взгляд изнутри. 1957–1996 годы - Виталий Козловский - Биографии и Мемуары