Репортер - Михаил Дегтярь

В итоге я ушел от Максуда с замечательным интервью и с песнями Муслима Магомаева из будущего фильма.

Моя беседа с Максудом совсем скоро вышла в эфир. И на радио, и в газете мне стали давать разные другие задания. Короче, стал я внештатным корреспондентом газеты «Молодежь Азербайджана» и русскоязычной редакции радио.

Мой план сработал, и я окончательно понял, что с железной дорогой нужно завязывать.

Три года я был обязан отработать, но в оставшиеся до окончания срока месяцы я, что называется, забил на водоснабжение, почти все свободное время посвятив журналистике.

Юлий Гусман, который вскоре стал моим другом, очень веселился, узнав, что я работаю пусть и внештатным, но все же корреспондентом радио.

В те же годы собственным корреспондентом программы «Время» по Азербайджану был Маис Мамедов, у которого не видел один глаз.

– Ну что за республика у нас? – весело переживал Юлик. – Корреспондент телевидения – слепой, а корреспондент радио – заика.

Благодаря журналистской работе я постепенно обрастал друзьями – самыми интересными людьми Баку.

Гриша Гурвич был одним из первых. И до конца своей жизни он оставался самым моим близким другом.

Григорий Гурвич

Гриша умер в 1999 году. Это был уникальный человек.

Ведь он один из тех, кто возродил целый жанр. Жанр этот называется кабаре, и в нем не было равных Григорию Гурвичу…

Гришу я знал много лет. Пытался недавно вспомнить – сколько же?

У меня сохранились стихи, которые я написал в качестве тоста на один из его дней рождения.

На срез его тела двадцать второйВремя вкрутило круг годовой.Как Гриша жалеет, что их не за тридцать,Тогда б в КВНе он был бы патрицием…

Значит, это был 1979 год. А познакомились-то мы с ним еще раньше.

Тогда он поправил меня мгновенно.

– Лучше бы, – сказал он, – если бы ты написал так: «Как Гриша жалеет, что их не под тридцать»… Рифма была бы чище.

Это чувство рифмы всегда у него было потрясающим.

А на КВН Гриша действительно был помешан. Он всегда жалел, что не попал в тот возраст, когда можно было бы играть вместе с Юлием Гусманом и его великой командой 60-х «Парни из Баку».

С Гусманом меня познакомил Гриша. На спектакле Юлика «Человек из Ламанчи». Гриша писал к этому спектаклю стихи и зонги. Что такое «зонги», я до сих пор не знаю, но было здорово!

Это было прекрасное время. Все были молоды, веселы, остроумны… Теперь уже нет этого Баку и вряд ли когда-нибудь будет.

Слова «антисемит» никто не знал, все жили как одна семья… Никого не удивляло, например, что еврей пишет речи Гейдару Алиеву. Этим евреем был отец Гриши – член ЦК Компартии Азербайджана Ефим Григорьевич Гурвич.

Естественно, Гурвичи жили в доме ЦК Компартии Азербайджана. Мне там бывать нравилось, поскольку я жил в бедной съемной комнате – правда, в самом центре города, на улице Петра Монтина, практически напротив дома самого Юлия Гусмана, чем немало гордился!

У Гурвичей была экономка по имени Настя. Она уже давно стала членом их семьи, жила на равных. Почему-то Настя никак не могла запомнить мою фамилию и звала меня «Юхтяев». Почему Юхтяев, непонятно! Гришу это очень злило, он долго пытался научить Настю моей фамилии, но она твердо стояла на своем – Юхтяев и все тут! И Гриша махнул на это рукой. Мало того, с тех пор он сам стал звать меня Юхтяевым.

Много лет спустя на вручении ТЭФИ, когда эту высшую телевизионную награду России получала программа «Старая квартира» – вместе с Гришей, естественно, – он перед выходом на сцену повернулся ко мне, показал язык и прокричал: «Ну что, Юхтяев, догнал я тебя!».

Чувства соперничества между нами не было: мы ведь работали в слишком разных областях – я на телевидении, а он в созданном им театре. Но я все время подкалывал Гришу: я лауреат национальной премии, а ты кто? И этот показанный на церемонии язык был сладкой Гришиной местью мне за все предыдущие унижения…

Но вернемся в Баку. Насколько я помню, мы редко разговаривали с Гришей нормально – стиль тогдашних наших бесед был только стебом, мы постоянно хохмили. Впрочем, это продолжилось и в Москве, только Гриша в мастерстве хохмить уже значительно меня опережал, и мне все труднее было поддерживать такой разговор на хорошем уровне. Не зря же он был асом капустника!

Но это его умение абстрактно шутить развивалось на моих глазах в Баку, и я горжусь, что был неплохим спарринг-партнером для Гриши! В соавторстве мы написали немало поздравительных капустников на дни рождения наших друзей. Кстати, таких дней рождения, какие праздновались в те годы в Баку в нашей компании, я нигде не видел. Стол был последним делом. Главное – спектакль, всегда спектакль! И, конечно же, лидером был Гриша, всегда Гриша!

Тогда в Баку очень популярной была игра в пантомиму. Суть игры состояла в том, что мы делились на две равные команды и одна группа загадывала игроку из другой группы какое-то слово или понятие, – чем сложнее, тем лучше. И этот игрок начинал показывать это понятие членам своей команды языком мимики и жестов. Участники команды могли задавать любые наводящие вопросы, но изображающий имел право отвечать только односложно – «да» или «нет».

Гришка был асом этой замечательной игры. Помню, как ему заказали показать строфу: «Я помню чудное мгновенье, / Передо мной явилась ты, / Как мимолетное виденье, / Как гений чистой красоты». Гриша подумал несколько секунд и сказал, что покажет фразу четырьмя жестами.

Первым жестом он показал море.

Вторым – корабль в море.

Третьим он накренил корабль так искусно, что мы все догадались, что речь идет о слове «крен».

Четвертым он показал четыре пальца и два из них в центре как бы поменял местами.

И мы отгадали слово – «Керн»!

Для интеллектуального уровня нашей тогдашней компании этого было достаточно. Если Керн – значит, это Анна Керн, супруга коменданта Рижской крепости Ермолая Керна, а если так, то, значит, это та самая женщина, которой Александр Сергеевич Пушкин посвятил свое бессмертное стихотворение, и мы его тут же отгадали.

Ну разве не остроумно?

Вспоминаю свои дни рождения, на которые я просто не имел возможности накрывать богатый стол. Всегда покупалось одно и то же – жуткого качества бакинские сосиски, которые разваливались в руках еще в сыром виде, и такого же жуткого качества бакинская водка в зеленых бутылках. Но Грише это меню безумно нравилось! После его шикарной квартиры и прекрасной кухни, которой славился их дом, он любил бывать у меня – отчасти и ради экзотики. А я жил в маленькой комнатке площадью не более десяти квадратных метров. Туда набивалось человек двадцать пять, и начиналось такое…

Причем пили мало. Смеялись много…

Тогда все соседи думали, наверное, что мы хотим стереть их старый дом 1896 года постройки с лица земли! Моя хозяйка Тося Горина (сейчас она уже в Израиле, как, впрочем, и многие евреи из тех бакинских двориков) разрешала нам все и грудью останавливала соседей, рвущихся прекратить это безобразие.

Гришу она любила, гордилась, что он бывает у нас дома. Гордостью для нее было и то, что ко мне иногда заходили братья Гусманы. Как я уж говорил, жили они напротив, в доме № 111. Сейчас там установлена мемориальная доска. Не в честь братьев, конечно, а в честь их родителей – известного в Баку врача Соломона Моисеевича Гусмана и Лолы Юльевны Барсук.

Однажды Юлий Гусман пригласил нас с Гришкой на работу. В Баку должен был пройти торжественный вечер, посвященный, кажется, 60-летию комсомола Азербайджана. Этим вечером открывался только что построенный Дворец радости «Гюлистан». Готовили праздник какие-то азербайджанские люди из местного ЦК комсомола, но, как обычно, все запороли.

До празднования оставалось три дня, и ничего не было готово. А ведь на праздник должен был приехать сам Гейдар Алиев – первый секретарь ЦК КП Азербайджанской ССР. В ЦК комсомола республики началась истерика. Начальство знало, что в трудные минуты нужно всегда звать на помощь еврея Юлия Гусмана. Ему и предложили эту работу.

Хорошо помню тот вечер. Я уже лег спать, когда в квартире раздался звонок. Моя хозяйка Тося Горина постучала мне в комнату и торжественно произнесла: «Михаил, к вам Юлий Гусман!».

И действительно в дверях стоял Юлий Соломонович. «Одевайся, – коротко сказал он. – Сегодня ночевать не вернешься. Все объясню в машине».

Затем мы заехали за Гришей Гурвичем и точно так же подняли из постели его.

По дороге Гусман объяснил, что этой ночью нам предстоит сделать – мне написать сценарий, а Гришке – стихи к нему (кажется, без зонгов).

Нас привезли в Центральный комитет комсомола Азербайджана и провели в кабинет первого секретаря Джангира Муслим-Заде. Хозяин был еще в кабинете. Он поприветствовал нас и сказал, что кабинет – в нашем полном распоряжении. Что за нами на ночь закрепляется секретарша, которая будет поить нас чаем и кормить бутербродами, а также машина с водителем (зачем нам была машина с водителем ночью?)