Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

Вчера позвонили из музея и спросили: кем приходится мне Николай Павлович Каралис?

— Отцом, — был ответ.

— А где он у вас работал в блокаду? — спросила Татьяна Павловна.

— Рассказывал, что работал в «коридоре смерти», водил в блокадный Ленинград эшелоны. Немцы стояли рядом и били прямой наводкой по поездам. Я искал в литературе, но никакого «коридора смерти» не нашел…

На том конце провода помолчали.

— Правильно. И не найдете. «Коридор смерти» надо было называть «Дорогой Победы». Вы в музее на станции Шлиссельбург были?

— На станции Шлиссельбург был, но музея не помню.

— Там открыли музей сорок восьмой паровозной колонны особого резерва НКПС. На правом берегу Невы от станции Шлиссельбург и начиналась «Дорога Победы», она же «коридор смерти». Есть фотография вашего отца. И в двух книгах о нем упоминается. Не знали?

— Не знал. Отец умер, когда мне было двадцать два года…

— Если хотите, я дам вам телефон Марии Ивановны Яблонцевой, у нее хранятся картотека и личные дела всех работавших на той дороге. Я с ней уже разговаривала, она помнит вашего отца.

— Записываю… — я схватил карандаш.

Собрался с духом, позвонил. Марии Ивановне сейчас восемьдесят лет, а в сорок третьем было девятнадцать.

— Что же вы так поздно об отце вспомнили? Мы же собираемся каждый год — и дети, и внуки колонистов…

— Кого, простите?

— Кто в сорок восьмой паровозной колонне работал — колонисты. Мы уже все как родные стали. Ваш отец есть в нашей картотеке. — Было слышно, как она шуршит бумагой. — Вот, паровоз № 713–66, политрук, начальник поезда, машинист.

— Машинист? Никогда не слышал, что отец умел водить паровозы. Вы не ошиблись насчет машиниста?

— Все политруки и начальники поездов должны были уметь водить поезда. Кто же доводил составы, когда убивало паровозную бригаду? Не мы же, девчонки-кондукторы… Хотя и такое бывало.

— Часто убивало?

— Поезда в четырех-пяти километрах от переднего края шли. Немец по нам прямой наводкой бил. А из тридцати политруков только пятеро дожили до конца войны. И ваш отец тоже…

— А вы его помнили? Он 1904 года рождения…

— Лично я его не помню, но фамилию, конечно, слышала. Он у вас в каком году умер?

— В мае 1972-го…

— Мы как раз в те годы только совет ветеранов организовали, стали собираться.

— Хотелось бы встретиться, — попросил я.

— Приезжайте на следующей неделе. Покажу материалы по сорок восьмой колонне. Поздно, поздно вы об отце вспомнили…

В ее словах звучал не упрек, а сожаление.

Мария Ивановна: «Из тех, кто работал в сорок восьмой паровозной колонне, сейчас осталась горстка. Гибли каждый день. Работали на пристреленном участке, проскочить который можно было только на полном ходу, при контрогне нашей артиллерии». Сказала, что нынешней молодежи этого не понять, не объяснить. Как осталась жива? — сама удивляется. Вагоны горели, останавливаться было нельзя. После войны работала медицинским работником в железнодорожной поликлинике. Двое взрослых сыновей, внуки…

Отцы моих одноклассников были сплошь героические: они прыгали с парашютом в тылы врага, ходили в разведку, брали языков, лежали несколько дней на снегу под Курском, сверкали по праздникам орденами и медалями, а батя одного паренька красиво буйствовал во хмелю, что считалось следствием тяжелой контузии под Кёнигсбергом. А мой — начальник поезда, «в боевых действиях участия не принимал», имел «бронь» — освобождение от призыва в действующую армию. Ни тебе ранений, ни тебе рассказов о героических атаках на врага, даже железнодорожный китель осколком ему не порвало. Рассказывал в основном забавные истории да всплакнул один раз, когда мы пили с ним коньяк на День Победы.

«Начальник и политрук поезда» — звучит как-то красиво, начальственно. Но не в поезде Москва — Сочи, а в «коридоре смерти», под обстрелом немецкой артиллерии…

29 февраля 2004 г.

Взял жену, сына, помчался на машине на железнодорожную станцию Шлиссельбург — выкупать у прошлого отцовские деяния. Поземка, холодно, скользко. Ольга напряглась на заднем сиденье, чувствую — ей страшновато, но молчит. А меня так и несет — вперед и вперед. У въезда на огромный мост в районе Кировска чувствую, что контроль теряю. Остановился, посадил Максима за руль. Сел рядом с Ольгой, она вздохнула с облегчением. Открыл окошко — ветерок свищет… И всё об отце думаю: никто в семье не считал его героем… А на старости лет и вообще бывало ему невесело…

Маленький музей на втором этаже. Стенды с фотографиями и картами по стенам. Вещи военной поры — фляги, коптилки, массивные телефонные аппараты, гильзы, железнодорожные фуражки, фонари, девичьи платочки и береты.

На снимке участников паровозной колонны № 48 особого резерва НКПС «Большая земля — Ленинград» мой отец в центре.

«Здравствуй, батя», — мысленно сказал.

Такого фото у меня нет — лицо худое, изможденное. Но взгляд спокойный, уверенный. Белая каемка подворотничка на темном служебном кителе. Наверное, фото взяли со служебного удостоверения. Батя всегда отличался аккуратностью в одежде. Помню его белые целлулоидные воротнички, лежавшие в комоде. Снимок сделан, скорее всего, в блокадном Ленинграде. Отец моложе меня нынешнего — ему тридцать девять лет.

Хранитель фондов Мемориального музея «Дорога Победы» Людмила Эйновна Французова стала стыдить, что мы не приезжали раньше, доложила, что ей звонили из музея насчет нас, заставила пить чай из самоварчика и убежала к себе в комнатку — бить по клавишам старой пишущей машинки, делать срочную корреспонденцию для местной газеты.

Максим прошелся вдоль витрин музея с новым цифровым фотоаппаратом и снял по моей просьбе некоторые экспонаты (в основном фотографии военных лет).

Вот что узнал. Строительство железной дороги началось на следующий день после прорыва блокады. Строили пять тысяч человек под обстрелами и бомбежками. В результате прорыва блокады образовался узкий коридор болотистой земли, начиненный минами и неразорвавшимися снарядами. Разминировали, хоронили погибших при прорыве и сразу возили землю для насыпи в мешках, таскали на себе, на листах кровельного железа, гатили болото, рубили лес на шпалы, спали на снегу. Дорогу в тридцать три километра построили за семнадцать дней! Свайно-ледовую переправу через Неву выстроили в кратчайшие сроки. Забивали копрами сваи в дно (течение реки — 2 метра в секунду!), по верху льда вмораживали шпальные клети, стелили на них рельсы. И 7 февраля по этой дороге прошел первый поезд с продовольствием в Ленинград. Гитлер был в бешенстве! Шлиссельбургская трасса соединила Ленинград с сетью железных дорог СССР. Немцы стояли в 4–8 километрах от транспортного коридора. У них были звукоуловители, мощные авиационные прожектора, они начинали обстрел, как только поезд въезжал на мост через Неву. Тридцать паровозов было выделено 48-й колонне. Машинистов, которых почти не осталось в блокадном Ленинграде, находили на фронтах (многие, скрыв «бронь», ушли бить Гитлеру морду) и самолетами доставляли через линию фронта. Вчерашние школьницы — девчонки с косичками и комсомольскими значками на ватниках — работали сцепщицами, кондукторами, кочегарами…

В книге «Октябрьская фронтовая» (Лениздат, 1970) есть упоминание об отце. Как его бригада спасала горящий состав. Никогда ничего подобного от отца не слышал. И сестры, как оказалось, тоже. И вообще, выяснилось, что книга после смерти отца хранилась у старшей сестры Веры, но в нее не заглядывали. А отец молчал. Почему?

В коридоре Шлиссельбург — Поляны погибло 110 и ранено 175 железнодорожников. Немцы 1200 раз разрушали дорогу. По узкому коридору под обстрелами и бомбежками в осажденный Ленинград проследовало более 6 тыс. поездов.

Уже через две недели после прибытия в Ленинград первого поезда с Большой земли Военный совет Ленфронта принял постановление о повышении с 22 февраля 1943 года норм выдачи хлеба: рабочим и инженерно-техническим работникам — 600 г в день, а работающим на оборонных предприятиях — 700 г; служащим — 500 г; иждивенцам и детям до 12 лет — 400 г; учащимся ремесленных училищ и работникам больниц — 600 г. Ленинград сравнялся по хлебному пайку с Москвой.

Помимо увеличения хлебного пайка, в рацион ленинградцев включались продукты, присланные из разных регионов страны.

Сваи моста были вбиты в невское дно, после войны их ликвидировали взрывом, но что-то осталось, и совсем недавно они обнажились у правого берега Невы — явили себя как напоминание о тех временах.

5 июня 2004 г.

Сегодня на книжной ярмарке «Невский книжный форум» мне вручили литературную премию им. Н. Гоголя за книгу «Роман с героиней» (в номинации «За лучший семейный роман»).