Красная Страна - Джо Аберкромби

— Думаешь, он говорит мне зачем? — отрезала она. — Но я вернусь и скажу Папе, что ты не дал мне…

— Ладно, тогда делай. Но я слежу за тобой. — Он наклонился ближе и дохнул на нее гнилым дыханием. — Обоими глазами.

Он отомкнул ворота, со скрежетом открыл, и Би, наклонившись, прошла внутрь с подносом. Женщина наблюдала за ней. Она не могла отойти далеко от перил. Клетка воняла потом, мочой и страхом — женщины и тех, кого содержали здесь до нее, и среди них ни у кого не было светлого будущего, это факт. Никакого светлого будущего где угодно в этом месте.

Би поставила поднос и подала чашку воды. Женщина жадно выпила ее, никакой гордости в ней не осталось, если она и была. Гордость не задерживается надолго в Белом Доме, и особенно здесь. Би придвинулась ближе и зашептала.

— Ты спрашивала меня о Кантлиссе. О Кантлиссе и детях.

Женщина прекратила глотать, и ее глаза блеснули на Би, яркие и дикие.

— Он продал детей Драконьему Народу. Так он сказал. — Би посмотрела через плечо, но Варп уже сидел за столом, потягивая из кувшина, и вовсе не глядя. Он бы не подумал, что Би смогла бы сделать что-то стоящее, ведь она прислуживала всю ее жизнь. Сейчас это работало на нее. Она шагнула ближе, незаметно вытащила нож и распилила веревку вокруг одного из натертых запястий женщины.

— Зачем? — прошептала та.

— Потому что Кантлисса нужно ранить. — Даже сейчас она не смогла произнести «убить», но они обе знали, что она имела в виду. — Я не могу этого сделать. — Би вжала нож рукояткой вперед в свободную руку женщины, где он был спрятан у нее за спиной. — Хотя полагаю, ты сможешь.

Папа Ринг беспокойно теребил кольцо в ухе — старая привычка еще с тех дней, когда он был бандитом в Бесплодных Землях; его нервозность усиливалась по мере того, как усиливался шум. Он играл с множеством рук, катал множество костей, крутил множество колес, и возможно шансы были на его стороне, но никогда ставки не были так высоки. Он размышлял, нервничает ли она, Мэр. Не было знаков тому, она стояла одна на балконе, прямая, как стрела, с лампой перед ней, и эта ее упрямая гордость была видна даже на расстоянии. Но она должна была быть напугана. Должна.

В конце концов, как часто они стояли здесь, глядя через разделительную линию, планируя низвержение друг друга, любыми средствами, честными или грязными; число людей, которым они платили, удваивалось и удваивалось; ставки все росли. Сотня убийств, уловок, маневров и паутин мелких альянсов, сломанных и перезаключенных, и все пришло к этому.

Он скользнул в любимую колею мыслей — что он сделает с Мэром, когда победит. Повесить ее в назидание? Провести ее, голую и побитую, через город, как свинью? Оставить ее в качестве шлюхи? Как оставил бы кого угодно? Но он знал, что все это иллюзии. Он дал слово, что она уйдет, и он его сдержит. Возможно, народ на стороне улицы Мэра принимает его за низкого ублюдка, и, возможно, они правы, но всю свою жизнь он держал свое слово.

Оно может принести к трудностям, твое слово. Может загнать в места, где не хочешь быть, может задать загадки там, где нелегко выбрать правильный путь. Но дело не в том, что просто, дело в том, что правильно. Слишком многие всегда делают то, что легче, к сожалению.

Грега Кантлисс, например.

Папа Ринг кисло посмотрел вбок. Тот был здесь, как всегда опоздав на три дня, неуклюже двигаясь по балкону Ринга, словно в нем совсем не было духу, ковыряясь щепкой в зубах. Несмотря на новый костюм, он выглядел больным и старым, на его лице были свежие царапины, и от него воняло. Некоторые быстро истощаются. Но он принес то, что был должен, плюс неплохо сверху за покровительство. Вот почему он все еще дышал. В конце концов, Ринг дал свое слово.

Бойцы уже выходили, и настрой народа накалялся. Большая бритая голова Голдена качалась поверх толпы; группа людей Ринга вокруг него расчищала дорогу, они двигались к театру; старые камни были подсвечены оранжевым в гаснущем свете. Ринг не упомянул Голдену о женщине. Возможно он кудесник в работе с кулаками, но у этого человека плохая привычка расстраиваться. Так что Ринг лишь сказал ему оставить старика в живых, если будет шанс, и подумать о том, чтобы сдержать это обещание. Мужчина должен держать слово, но в этом должна быть гибкость, или ничего не будет сделано.

Теперь он видел Ламба, спускающегося по ступенькам дома Мэра между древними колоннами, и вокруг него была группа головорезов. Ринг снова потер ухо. Он беспокоился, что северянин был из тех ублюдков, которым нельзя доверить сделать что-то разумное. Настоящий джокер, и Папа Ринг хотел знать, в чьей колоде. Особенно, когда ставки так высоки.

— Мне не нравится этот старый ублюдок, — сказал Кантлисс.

Папа Ринг нахмурился, глядя на него.

— Знаешь, что? Мне тоже.

— Уверен, что Голден с ним справится?

— Голден справится с любым, разве нет?

— Наверно. Хотя грустновато он выглядит для победителя.

Ринг мог обойтись без ворчания этого дурака о его тревогах.

— Вот почему я заставил тебя украсть женщину, не так ли? На всякий случай.

Кантлисс потер покрытую щетиной челюсть.

— Все равно выглядит как чертовский риск.

— На который мне не пришлось бы идти, если б тебе не приспичило красть этих детей и продавать их дикарям.

Голова Кантлисса дернулась от удивления.

— Я могу сложить два и два, — прорычал Ринг и почувствовал дрожь, словно он был грязным и не мог это отмыть. — Как низко человек может пасть? Продажа детей?

Кантлисс выглядел глубоко обиженным.

— Это так охуенно нечестно! Ты просто сказал достать денег к зиме, или я буду трупом. Ты не интересовался их источником. Хочешь отдать деньги назад и отмазаться от их происхождения?

Ринг смотрел на старую коробку на столе, думал о ярком золоте внутри и хмурился в сторону улицы. Он не был бы там, где сейчас, возвращая деньги назад.

— И не думал. — Кантлисс тряхнул головой, будто кража детей была прекрасной бизнес-схемой, за которую он заслуживал более теплых поздравлений. — Откуда я мог знать, что этот старый ублюдок проберется через длинную траву?

— Потому что, — сказал Ринг, говоря очень медленно и холодно, — тебе следовало уже выучить, что когда делаешь хуйню, бывают последствия, а мужик не может бродить по жизни, заглядывая вперед не дальше головки своего хуя!

Кантлисс пошевелил челюстью, пробормотав: «Это охуенно нечестно», и Рингу пришлось задуматься, когда он последний раз бил человека по лицу. Ему очень, очень хотелось. Но он знал, что это ничего не решит. Вот почему он прекратил бить морды, и стал платить другим людям за то, чтобы они это делали для него.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});