Красная Страна - Джо Аберкромби

Он слышал ее хрипящее дыхание, когда они сплелись и растянулись, и она встала на колени перед ним, но он навалился на нее, и наконец достал предплечьем ее шею и начал давить, перемещая тело и протягивая руку, дотянулся пальцами, собирая их на ноже; он хихикнул, когда его пальцы сомкнулась на нем, потому что знал, что победил.

— А феперь мы бляфь посмофрим, — прошипел он, немного шепелявя, с разбитыми и распухшими губами; он поднял лезвие так, чтобы она на него посмотрела, ее лицо порозовело от недостатка кислорода, окровавленные волосы прилипли к нему, ее выпученные глаза следили за острием; она задергалась под его рукой, все слабее и слабее, и он поднял нож высоко, сделал пару обманных ударов, чтобы посмеяться над ней, наслаждаясь, как ее лицо кривилось каждый раз. — Феперь мы посмофрим! — Он поднял его еще выше, чтобы ударить по-настоящему.

Запястье Кантлисса внезапно вывернулось, и он задохнулся от боли, когда его стащили с нее, и когда он открыл рот, что-то ударило его, и все закружилось. Он потряс головой, слыша, как женщина кашляет, эхо звучало далеко-далеко. Он увидел нож на полу и потянулся за ним.

Большой сапог опустился и вдавил его руку в грязный пол. Еще одно движение — и его носок откинул нож прочь. Кантлисс застонал и попытался пошевелить рукой, но не смог.

— Хочешь, чтобы я его убил? — спросил старик, глядя вниз.

— Нет, — каркнула она, наклоняясь за ножом. — Я хочу убить его. — И она шагнула к Кантлиссу, сплевывая кровь на его лицо через щель между зубами.

— Нет! — завизжал он, пытаясь отползти назад своей бесполезной ногой, но его все еще бесполезная рука была под сапогом здоровяка. — Я нужен тебе! Ты ведь хочешь вернуть детей, так? Так? — Он видел ее лицо и знал, что ему есть за что зацепиться. — Туда не просто добраться! Я могу показать путь! Я нужен тебе! Я помогу! Я все исправлю! Это была не моя вина, это Ринга. Он сказал, что убьет меня! У меня не было выбора! Я тебе нужен! — Он болтал, рыдал, умолял, но не чувствовал стыда, потому что когда нет выбора, благоразумный человек умоляет, как ублюдок.

— Что за дела, — пробормотал старик, скривив губы в презрении.

Девчонка вернулась из клетки с веревкой, которой была связана.

— Лучше сохранять все возможности открытыми.

— Берем его с собой?

Она присела на корточки и улыбнулась Кантлиссу кровавой улыбкой.

— Мы всегда можем убить его позже.

Абрам Маджуд был глубоко озабочен. Не насчет результата, поскольку он больше не выглядел сомнительным. Насчет того, что будет после.

С каждым обменом ударами Голден выглядел слабее. Его лицо, насколько можно было судить сквозь кровь и опухоли, было маской страха. Улыбка Ламба, по ужасному контрасту, ширилась с каждым ударом, нанесенным или полученным. Она стала безумной ухмылкой алкаша, сумасшедшего, демона; не осталось ни следа человека, с которым Маджуд смеялся на равнинах; выражение столь чудовищное, что зрители на переднем ряду карабкались назад на скамейки позади, стоило только Ламбу отшатнуться ближе.

Публика становилась такой же уродливой, как представление. Маджуд ужаснулся, представив общую сумму ставок, и он уже видел драки, прорывающиеся среди посетителей. Чувство коллективного безумия стало сильно напоминать ему битву — место, которое он очень надеялся никогда не посещать вновь — а в битве, как он знал, всегда есть пострадавшие.

Ламб тяжелым ударом правой отправил Голдена шататься, поймал его перед падением, зацепил пальцем его рот и широко порвал щеку, кровь брызнула на ближайших зрителей.

— Боже, — сказал Карнсбик, наблюдая за боем через разведенные пальцы.

— Нам надо идти. — Но Маджуд не видел простого пути, чтобы сделать это. Ламб выкручивал руку Голдена, оборачивал свою вокруг нее, ставя того на колени, другая рука беспомощно висела. Маджуд слышал булькающий крик Голдена, затем резкий звук, когда его локоть выгнулся в другую сторону, и кожа страшно вздыбилась вокруг сустава.

Ламб висел на нем, как убивающий волк; хихикал, сжав горло Голдена; отклонился назад и ударил его лбом в лицо, и снова, и снова; толпа вопила от радости, или испугавшись исхода.

Маджуд слышал вопль, видел тела, двигающиеся на местах, что выглядело как два человека, колющих еще одного. Небо внезапно осветилось расцветом оранжевого пламени, достаточно яркого для того, чтобы почти почувствовать его жар. Миг спустя грохочущий бум сотряс арену и вселил ужас в зрителей, которые бросились вниз, зажав руками головы; кровожадные крики сменились воплями испуга.

В Круг, шатаясь, вышел мужчина, вцепившийся в кишки, и упал недалеко оттуда, где Ламб все еще был поглощен ударами руками по голове Голдена. Огонь скакал и извивался под дождем на стороне улицы Папы Ринга. Парню в двух шагах в голову попал осколок.

— Взрывной порошок, — пробормотал Карнсбик, его очки ожили отражениями огня.

Маджуд сжал его руку и потащил вдоль скамейки. Между подымающимися телами он видел разбитую улыбку Ламба, освещенную угасающим факелом; тот с методичным хрустом бил чью-то голову об колонну, камень измазывался черным. Маджуд предположил, что жертвой был Камлинг. Время судейства определенно давно прошло.

— О боже, — бормотал Карнсбик. — Боже.

Маджуд вынул меч. Тот, что генерал Мальзагурт дал ему в благодарность за спасение жизни. Он ненавидел чертову штуку, но был рад, что сейчас она с ним. Человеческая изобретательность все еще не сделала лучшего инструмента для убирания людей с дороги, чем полоса заостренной стали.

Возбуждение переросло в панику со скоростью оползня. На другой стороне Круга начали тревожно качаться новые постройки, когда люди стали с них прыгать, топча друг друга, спеша убраться. С мучительным треском вся конструкция зашаталась, сгибаясь, балки ломались как спички, скручиваясь, падая; люди бросались через плохо сделанные перила и обрушивались в темноту.

Маджуд тащил Карнсбика через все это, игнорируя дерущихся, раненных, женщину, которая оперлась на локти, и уставилась на кость, торчащую из ее ноги. Каждый был за себя, и не было выбора, кроме как предоставить остальное Богу.

— О, боже, — булькал Карнсбик.

Улица уже не была, как битва, она была битвой. Люди бросались, тараторя, сквозь безумие, освещенные расходящимся пламенем со стороны улицы Ринга. Сверкали клинки, люди сталкивались, падали, катились, тонули в ручье, стороны было невозможно угадать. Он увидел, как кто-то бросил горящую бутылку на крышу, где она разбилась, и завивающиеся линии огня распустились по соломе, жадно набрасываясь на нее, несмотря на влагу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});