Красная Страна - Джо Аберкромби

«Если сможешь, оставь его в живых», — сказал Папа Ринг, что лишь показывало, как мало он понимал, несмотря на его бесконечное бахвальство насчет своего слова. В боях, таких как этот, не бывает выбора; жизнь и смерть на весах Уравнителя. Здесь нет места жалости, нет места сомнениям. Он видел в глазах Ламба, что тот это знал. Когда двое мужчин вступают в Круг, ничто за его границами не важно, прошлое или будущее. Все случается, как случается.

Голден повидал достаточно.

Он сжал зубы и бросился в центр Круга. Старик уклонился хорошо, но Голден все же достал его в ухо, и добавил тяжелый левый в ребра, почувствовав удар в руку, разогревший каждый сустав. Ламб ответил, Голден отбил, и, так же быстро, как они сошлись, они разбежались, снова кружа, наблюдая; порывы ветра кружили вокруг театра и вытягивали пламя факелов.

Он мог держать удар, этот старик, все еще двигающийся спокойно и ровно, не показывая боли. Голден возможно мог его сломить, постепенно, использовать длину рук, но для начала было неплохо. Он разогревался для задания. Его дыхание участилось, и он зарычал, издал боевой рык, набирая силу и избавляясь от сомнений; весь его стыд и разочарование стали трутом для его гнева.

Голден сильно хлопнул ладонями, сделал ложный выпад вправо, затем зашипел, метнувшись, быстрее и точнее, чем прежде, доставая старика двумя длинными ударами, разбив в кровь его нос, ошеломив его и отпрыгивая назад, прежде чем тот успел подумать об ответном ударе; каменная чаша взорвалась одобрением, оскорблениями и новыми ставками на дюжине языков.

Голден настроился на работу. На его стороне него была длина рук, вес и возраст, но он ничего не принимал на веру. Он будет осторожным. Он убедится.

В конце концов, это должен быть его последний бой.

— Я иду, ты, ублюдок, иду! — крикнул Пэйн[21], хромая по коридору на своей кривой ноге.

Дно кучи, вот кем он был. Но, как он полагал, всякая куча нуждается в ком-то на дне, и возможно он не заслужил быть выше. Дверь тряслась от ударов снаружи. Им следовало сделать щель, чтобы смотреть, кто там. Он говорил это прежде, но никто не обратил внимания. Возможно, они не могли его услышать сквозь всю эту массу народа на вершине. Так что ему пришлось отодвинуть задвижку и приоткрыть дверь, чтобы посмотреть, кто кричит.

Снаружи был старый пьяница. Высокий и костлявый, с седыми волосами, прилизанными к одной стороне головы, большими качающимися руками, и потертым плащом с чем-то, что выглядело, как засохшая рвота с одной стороны и свежая с другой.

— Хочу поебстись, — сказал он таким голосом, как раскалывается сгнившее дерево.

— Не дай мне тебя остановить, — и Пэйн захлопнул дверь.

Старик сунул сапог, и дверь снова открылась. — Я хочу поебстись, я сказал!

— Мы закрыты.

— Вы — чего? — Старик вытянул шею, скорее всего он был глух так же, как пьян.

Пэйну пришлось открыть дверь шире, чтобы он мог крикнуть:

— Идет бой, если ты не в курсе. Мы закрыты!

— Я в курсе, и мне насрать. Я хочу ебаться и хочу сейчас. У меня есть пыль, и я слышал, что Белый Дом никогда не закрыт для дела. Никогда.

— Дерьмо, — прошипел Пэйн. Это была правда. «Никогда не закрыт», — всегда говорил им Папа Ринг. Но с другой стороны им говорили быть осторожными, и втройне осторожными сегодня. «Сегодня будьте втройне осторожны», — сказал им всем Папа. «Я не выношу, если человек неосторожен». Что звучало странно, с учетом того, что ни один здесь никогда ни на йоту не был осторожен.

— Я хочу ебаться, — прорычал старик, с трудом стоя прямо, так он был пьян. Пэйн пожалел девочку, которой достанется такая работа; он вонял как все говно в Кризе. Обычно на двери стояло трое охранников, но остальные свалили, чтобы наблюдать за боем, и оставили его одного, дно чертовой кучи, кем он и был.

Он сдержал стон расстройства, повернулся, чтобы крикнуть кого-нибудь чуть выше в куче, и к его огромному и далеко не приятному удивлению, вокруг его шеи проскользнула рука, холодное острие прижалось к его горлу, и он услышал, как сзади захлопнулась дверь.

— Где женщина, которую вы захватили? — Дыхание старика воняло, как перегонный куб, но руки были твердыми как тиски. — Шай Соут, тощая штучка с большим ртом. Где она?

— Я ничего не знаю ни о какой женщине, — пролепетал Пэйн, пытаясь говорить громче, чтобы привлечь чье-нибудь внимание, но наполовину проглатывая слова из-за давления.

— Полагаю, тогда мне надо вскрыть тебя, — и Пэйн почувствовал, как кончик ножа впивается в его челюсть.

— Блядь! Ладно! Она в подвале!

— Веди. — И старик начал двигать его. Шаг, другой, и внезапно до Пэйна дошло, что это чертово унижение было превыше всего в его жизни, и, не думая, он начал извиваться, толкаться и отпихиваться локтями, борясь так, будто это был шанс выбраться со дна кучи, и наконец стать кем-то стоящим, по крайней мере для самоуважения.

Но старик был сделан из железа. Эта узловатая рука так сдавила горло Пэйна, что он не мог выдавить ничего, кроме бульканья, и он почувствовал, что острие ножа жжет его лицо, прямо у глаза.

— Порыпайся еще, и этот глаз вылетит, — в голосе старика был ужасный холод, заморозивший всю борьбу. — Ты просто болван, который открывает дверь, так что, полагаю, не должен Папе Рингу слишком много. Ему в любом случае конец. Приведи меня к женщине и не делай ничего глупого, и будешь болваном, который открывает еще чью-то дверь. Врубаешься?

Рука отпустилась достаточно, чтобы он кашлянул.

— Врубаюсь. — Это имело смысл. Это было о той борьбе, что Пэйн вел всю жизнь, и куда это привело его? Он был просто болваном, который открывает дверь.

Дно кучи.

Голден жестоко в кровь разбил лицо старика. Полосы мороси были видны вокруг фонарей, охлаждали ему лоб, но внутри он был разгорячен, сомнения отогнаны. У него была порция Ламба, и даже кровь во рту была вкусом победы.

Это должен быть его последний бой. Он вернется на север с деньгами Ринга, и отвоюет потерянную честь и потерянных детей, отомстит Каирму Айронхеду[22] и Черному Кальдеру; мысль об этих ненавистных именах и лицах принесла неожиданную вспышку ярости.

Голден взревел, и толпа взревела с ним, и это понесло его через Круг, как на гребне волны. Старик ударил, ускользнул от удара, схватил Голдена за руку, и они били и сплетались, пальцы извивались в поисках захвата, руки скользили от жира и мороси, ноги двигались в поисках лучшей позиции. Голден напрягся, поднялся и наконец с ревом поставил Ламба на колени, но старик зацепил его ноги и бросился вниз, и они с грохотом упали на камни; толпа подскочила от радости.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});