Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I - Юрий Александрович Лебедев

class="a">[844]

Но в 1945 году оценка Бэйнбриджа ещё не подверглась коррозии опошления. Показательной в этом отношении является реакция Отто Гана на сообщение о бомбардировке Хиросимы.

Сам Ган, как оказалось, не принимал участия в немецком атомном проекте, но «на всякий случай» был арестован и вместе с 8 ведущими немецкими учеными, участниками немецкого атомного проекта, интернирован в Англию и содержался в Фарм-Холле, недалеко от Кембриджа с 3 июля 1945 г. по 3 января 1946 г. Там он и узнал о бомбардировке Хиросимы и Нагасаки.

Вот как описывает его реакцию историк Лоуренс Бадаш:

«Ган был первым, кому британский офицер в Фарм-Холле сообщил 6 августа о бомбардировке Хиросимы. Новость совершенно подкосила его, поскольку он осознавал, что его открытие расщепления ядра сделало возможным создание атомной бомбы, и что поэтому он лично несёт ответственность за тысячи смертей в Японии. Ещё задолго до этого, когда он впервые осознал возможность военного использования деления ядра, он подумывал о самоубийстве; теперь, когда вина за реализацию обрушилась на его плечи, самоубийство снова казалось ему способом избежать опустошения. Опасаясь этого, Макс фон Лауэ оставался с ним всё то время, которое потребовалось Гану для преодоления этого личного кризиса. Никогда социальная ответственность не ударяла учёного с такой силой».[845]

Не менее показательным является и отказ Лизы Мейтнер принять участие в Манхэттенском проекте.

«Будучи по убеждениям пацифисткой, Мейтнер отказалась работать в Лос-Аламосе, заявив: «Я не буду делать бомбу!»[846]

06.08. Отто Ган и Лиза Мейтнер в лаборатории Химического института имени кайзера Вильгельма в Берлине.[847]

Но всё это будет известно потом, а в начале 1939 года моральный долг требовал от учёных, нашедших защиту от фашизма в США, приложения всех усилий для того, чтобы создать атомную бомбу как можно скорее и лишить Гитлера надежд на мировое господство.

Первым, кто действительно испугался последствий открытия деления ядра урана, был «американский физик венгерско-еврейского происхождения» Лео Силард (Szilárd Leó).

Известно такое высказывание Силарда об успехе научного исследования:

«Для успеха не надо быть умнее других, надо просто быть на день быстрее большинства».[848]

То, что деление урана было открыто в Германии «на день быстрее», чем в остальных странах мира, давало ей преимущество и в практической реализации этого открытия – создании атомной бомбы.

Чем грозило миру получение Гитлером первым этого оружия, Силард не сомневался – политическая карта мира приобрела бы монотонную коричневую окраску.

А что такое фашизм, он знал не понаслышке. Учась в Берлинском университете и работая в Германии с 1920 года совместно с такими учёными как Альберт Эйнштейн, Джон фон Нейман, Эрвин Шредингер, Макс фон Лауэ, Лиза Мейтнер он воочию видел трансформацию режима и то, как она сказывалась на судьбах его знаменитых коллег. В результате он в 1933 году бежал из Германии от антисемитских преследований.

В 1932 году Силард прочёл книгу своего друга Герберта Уэллса «Освобожденный мир» («The World Set Free»), опубликованную ещё в 1914 году, в которой описывается война с применением атомных бомб. (Именно в этом произведении и появился сам термин «атомная бомба»!). К тому же Силард сам пришёл к идее цепной ядерной реакции, сам определил, что при делении ядра урана выделяются нейтроны, способные её осуществить.

Всё это сложилось у него в страшный паззл – немцы начинают работать над бомбой и Гитлер становится мировым диктатором. Для предотвращения такого хода событий нужно было, по мнению Силарда, как-то задержать начало военного атомного проекта в Германии.

Он понимал, что бюрократическая машина рейха, как и всякая государственная бюрократическая машина, может развернуть масштабную поддержку работ по «урановой бомбе» только после настойчивых и аргументированных требований немецких учёных.

Для того, чтобы идея атомной бомбы превратилась в инженерную задачу, под которую потребовалась бы правительственная поддержка, ещё нужно было провести исследования сложных процессов, протекающих в уране и свойств самого урана. А это требовало времени. И Силард придумал, что нужно сделать, чтобы идея атомной бомбы как можно дольше оставалась в глазах общественности и правительства Германии фантазиями «инзелафен Герберта Уэллса».

Идея Силарда была проста – нужно прекратить научные публикации по темам исследований атомного ядра и процессов ядерного деления. Сначала эта идея была принята в штыки в физическом сообществе. Ведь эти темы были источником ярких публикаций, свидетельствовавших о высоком профессионализме их авторов на самом передовом направлении физической науки. Но аргументация Силарда оказалась убедительной для физиков в условиях надвигавшейся мировой войны.

Вот как описывает развернувшиеся события известный историк атомного проекта Роберт Юнг.

«В Соединенных Штатах идея Сциларда постепенно пробивала себе дорогу. Самоцензура, наложенная на себя учеными, направлялась против тех, кто поддерживал «державы оси». Даже Ферми, который сначала относился к этому отрицательно, теперь согласился на такую добровольную самоцензуру… Летом 1939 г. появилась еще одна, совершенно неожиданная возможность личного контакта с немецкими учеными-атомниками. Гейзенберг находился тогда с визитом в Соединенных Штатах. Глава отдела физики Колумбийского университета Пеграм, осведомленный об усилиях Сциларда и Ферми, предложил немецкому физику профессуру и посоветовал остаться в Америке. Но Гейзенберг отклонил предложение, так как ему не хотелось бы покидать, как он выразился, «славных, молодых физиков», доверенных его заботам в Германии. При этом он добавил, что Гитлер определенно проиграет войну, и во время грядущей катастрофы ему, Гейзенбергу, необходимо будет находиться в Германии, чтобы сохранить все наиболее ценное в этой стране.

Следующая неудачная попытка привлечь на свою сторону Гейзенберга была сделана Ферми в Анн Арборе, где он в то лето читал лекции в Мичиганском университете. Встретив Гейзенберга в доме своего датского коллеги Самуэля Гоудсмита, он заговорил с ним об увлекательных проблемах, возникших в связи с открытием Гана.

Позднее Гейзенберг говорил: «Летом 1939 г. двенадцать человек еще могли при взаимном согласии не допустить создания атомных бомб». Ему самому и Ферми, входившим в число этих двенадцати, следовало тогда взять на себя инициативу, но они упустили эту возможность».[849]

Я согласен с мнением Р. Юнга и, думаю, в тех ветвях альтерверса мировой истории, где летом 1939 года Гейзенберг дал Силарду и Ферми твёрдое обещание поддержать самоцензуру в области атомных исследований и не участвовать в возможном инициировании германской атомной программы, и Силард и Ферми не предприняли бы усилий по инициированию американской атомной программы.

Это не значит, что в этих ветвях атомная энергия не была освоена человечеством. Конечно, до окончания войны никакое правительство не