Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I - Юрий Александрович Лебедев

Германии с Австрией и Судетской областью после Аншлюса и Мюнхенского соглашения».[834]

А что имелось в виду в 1938 году под характером этой связи? Вот что писал об этом сам журнал:

«Он порвал версальский договор в клочья. Он снова вооружил Германию до зубов – или почти до зубов. Он похитил Австрию на глазах ужаснувшегося и, видимо, бессильного мира. Все эти события стали шоком для наций, которые всего двадцать лет назад победили Германию на поле брани, но ничто так не ужаснуло мир, как беспощадные, методичные, направляемые нацистами события, которые поздним летом и ранней осенью привели к угрозе мировой войны из-за Чехословакии. Когда Адольф Гитлер без кровопролития низвел Чехословакию до статуса марионетки Германии, добился кардинального пересмотра европейских оборонительных союзов, и получил свободу действий в Восточной Европе после гарантий невмешательства от Англии (а потом и Франции), он, без сомнения, стал «Человеком года-1938».[835]

И на его обложке был помещён не традиционный в таких случаях парадный портрет «Человека года-1938»[836], а довольно мрачный символический рисунок, на котором карлик-Гитлер (вид со спины) играет на органе

«свой Гимн Ненависти в оскверненном соборе, в то время как жертвы болтаются на колесе Святой Екатерины, а нацистская иерархия смотрит на это»:[837]

06.04. Обложка журнала «Time», № 1, 2 января 1939 г.[838]

Автором рисунка был барон Рудольф Карл фон Риппер, австрийский католик, чудом ускользнувший из гитлеровской Германии после ареста и заключения сначала в тюрьму СС, а потом и в концлагерь.

Нет, никаких иллюзий редакция журнала «Тайм» по отношению к «человеку года-1938» не питала. Но многим заокеанским наблюдателям, да и «широким массам» американцев, всё ещё казалось, что, раз события в Европе произошли без кровопролития, то Гитлер – это действительно сильная личность, которая «наведёт порядок» без войны.

Однако такие знаменитые представители физического научного сообщества, как Эйнштейн, Бор, Ферми и ряд других, не менее авторитетных, осознали в начале 1939 года, что война неизбежна и решающим фактором победы в ней может стать не количество танков, пушек и самолётов, даже не количество солдат, которые будут брошены на поля сражений, а созданное на основе открытия Гана и Штрассмана новое супероружие – атомная бомба.

При этом физики в США прекрасно понимали, что открытие деления ядра урана сделано именно в Германии, что там остались такие первоклассные учёные, как Гейзенберг, Вайцзеккер, Боте, фон Арденне, Хоутерманс, Ган, Штрассман, что немецкая промышленность в состоянии довести до практического воплощения научную идею использования атомной энергии, а военная машина Германии не преминет использовать созданную на её основе атомную бомбу для достижения победы в предстоящей войне. И физиков охватила тревога (можно употребить и более сильное слово – страх) в связи с тем, что Гитлер может скоро получить атомную бомбу и стать мировым диктатором.

И вот здесь у интернационального коллектива физиков (обычно для краткости именуемых «американскими», поскольку большинство из них укрылись в США от угрозы фашизма) возникли моральные проблемы.

Для победы над Гитлером нужно было создать невиданное ранее средство массового уничтожения людей. Будучи созданным для преодоления страшной болезни цивилизации – фашизма, это оружие в дальнейшем само могло стать апокалипсическим средством её самоуничтожения.

Но тогда, в 1939 году, в атмосфере благополучной демократической Америки, могло казаться, что это пустые страхи – мол, после победы над фашизмом (тем более, если это произойдёт с помощью атомного оружия!) человечество осознает пагубность войн и произойдёт полная демилитаризация. Атомные бомбы будут запрещены, и их судьба – это судьба мавра из пьесы Шиллера: «Мавр сделал своё дело, мавр может уходить».[839]

Историческая действительность в нашей ветви альтерверса, как мы знаем, оказалась иной, но кто мог знать об этом в 1939 году? Поэтому можно констатировать, что «ядерный джинн» оказался порождением страха физиков перед угрозой гитлеровского тоталитаризма и их наивных надежд на человеческое благоразумие после войны.

Эти надежды на «демобилизацию» атомной энергии не угасли даже после всех драматических событий XX века, связанных с гонкой ядерных вооружений. Вот что было сказано 12 января 1993 г. в докладе ведущих конструкторов советского ядерного и термоядерного оружия Ю. Б. Харитона и Ю. Н. Смирнова на заседании Учёного Совета РНЦ «Курчатовский институт» в связи с 90-летием со дня рождения И. В. Курчатова:

«Надо полагать, нынешняя горькая ассоциация атомной энергии с ядерным оружием – преходящее явление. Оно, как и это оружие, – наследие периода идеологического противостояния и «холодной войны». В исторической перспективе, освободившись от этого наследия, умудрённое человечество вступит, наконец, только в созидательную эпоху использования энергии атома, употребит её исключительно на благо людей».[840]

Существенным было и то, что слова об «оружии страшной разрушительной силы» в период создания первых атомных бомб были только словами, никто ещё не мог себе представить степень этой страшности. И только после того, как атомный взрыв стал реальностью, к физикам пришло прозрение.

«После успешного испытания плутониевой бомбы 16 июля 1945 года в Хорнадо-дель-Муерто, близ города Аламогордо в штате Нью-Мексико, научный руководитель Лос-Аламосской лаборатории Роберт Оппенгеймер процитировал, несколько переиначив, стих из Бхагават-Гиты: «Теперь я – Смерть, сокрушительница миров!».

06.05. М. Шагал, «Взятие Иерусалима».[841]

Следовало бы навсегда запомнить и другие слова, произнесенные ответственным за испытание специалистом Кеннетом Бэйнбриджем. Едва отзвучал взрыв, он повернулся к Оппенгеймеру и сказал: «Теперь все мы – сукины дети…». Позже сам Оппенгеймер считал, что ничего точнее и выразительнее в тот момент сказано не было».[842]

Иллюстрацией к этим словам Бэйнбриджа в восприятии Оппенгеймера может служить вот эта гравюра М. Шагала:

06.06. М. Шагал, «Кончина Авессалома».[843]

Авессалом восстал против отца, но когда был убит в ходе восстания, царь Давид оплакал его как любимого сына. На гравюре Солнце явно большего размера, чем естественное и это изображение вполне может служить иллюстрацией вспышки ядерного взрыва… Царь Давид сострадает преступному сыну. Может быть, и «сукины дети» Бэйнбриджа достойны сострадания?

Мне кажется, что Оппенгеймер надеялся на это. Но то, что желанное сострадание может фантасмагорически превратиться в сладострастный восторг, вряд ли могло даже вообразиться в 1945 году.

Тем не менее, всего через 5 лет гриб атомного взрыва стал основным элементом дизайна военного конкурса женской красоты!

06.07. Мисс Атомная бомба, 1950 год.