Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

по привычке смотрит на все формы рабства с сентиментальной точки зрения, нет никаких сомнений в том, что положение крепостных при таком собственнике было куда завиднее положения большинства английских сельскохозяйственных рабочих. Каждая семья имела свой дом с огородом, одну или несколько лошадей, одну или две коровы, несколько овец, домашнюю птицу, сельскохозяйственные орудия, долю общинной земли и все остальное, необходимое для ведения своего мелкого хозяйства; а в обмен на это она должна была предоставить хозяину долю своего труда, которую отнюдь нельзя назвать непосильной. Если, к примеру, у крепостного было трое взрослых сыновей, а в то время, как я уже упоминал, семьи, как правило, были многочисленны, то двое из них могли работать на хозяина, а сам отец и третий сын могли заниматься исключительно семейными делами. Им не грозило разориться из-за событий, которые раньше назывались «Божьей карой». Если бы сгорел его дом, или его скот полег от мора, или череда неурожайных лет оставила бы его без семян для посадки, он всегда мог рассчитывать на временную помощь барина. Он был огражден и от всякого притеснения или поборов со стороны чиновников, ибо полиция, если был повод для ее вмешательства, обращалась к помещику, который в известной степени отвечал за своих крепостных. Так крепостной мог прожить спокойную, сытую жизнь и умереть в глубокой старости, так и не осознав тяжкого бремени крепостной зависимости.

Если бы все крепостные жили так, мы, может быть, даже пожалели бы об отмене крепостного права. В действительности же, как говорят французы, у медали две стороны, и крепостничество намного чаще проявлялось в форме, весьма отличной от изображенной выше. К сожалению, не все помещики относились к просвещенному и гуманному типу. Среди них было много тех, кто требовал от своих крепостных непосильного труда и обращался с ними самым бесчеловечным образом.

Этих угнетателей можно разделить на четыре категории. Во-первых, это помещики, которые сами управляли своими поместьями и угнетали крепостных просто для увеличения собственных доходов. Во-вторых, это некоторые отставные военные, желавшие установить известный порядок и дисциплину у себя в имениях и применявшие с этой целью варварские меры, бытовавшие в то время в армии, полагая, что беспощадные телесные наказания есть единственное средство излечения от лени, халатности и других пороков. В-третьих, это помещики, обосновавшиеся в городах, которые жили не по средствам и требовали от управляющего под угрозой отдать его самого или его сына в рекруты гораздо больше доходов, чем могло дать поместье. И, наконец, на исходе крепостничества некоторые покупали поместья в качестве торговой спекуляции и старались в кратчайший срок выжать из них как можно больше денег.

Самыми страшными из вышеописанных типов были последние. Совершенно равнодушные к благополучию крепостных и дальнейшей судьбе имущества, они рубили лес, продавали скот, взимали большие денежные оброки под угрозой забрить крепостных или их детей в солдаты, предоставляли военным властям больше рекрутов, чем требовалось по закону, за счет продажи зачетных квитанций купцам и мещанам, подлежавшим призыву, но не желавшим служить, вынуждали некоторых из более зажиточных крепостных выкупать свою свободу за огромные деньги, одним словом, извлекали прибыль всеми способами, законными и незаконными. При такой системе управления они полностью разоряли имение за несколько лет; однако к тому времени они, вероятно, успевали вернуть себе всю уплаченную сумму и получить от операции весьма неплохую прибыль; кроме того, и ее они могли значительно увеличить за счет продажи крестьянских семей для перевозки на другое место жительства (на своз) или заложив имущество в Опекунский совет – казенное учреждение, которое ссужало деньги под земельную собственность, не особо разбираясь в характере заклада.

Что касается способов притеснения крестьян, которыми располагали помещики, то здесь надо различать законные и фактические. Законных способов было более чем достаточно. «Владелец, – сказано в Полном собрании законов (т. IX, 1045, издание 1857 г.), – может налагать на крепостных своих людей всякие работы, взимать с них оброк и требовать исправления личных повинностей, с тем только, чтобы они не претерпевали чрез сие разорение и чтобы положенное законом число дней оставляемо было на исправление собственных их работ»[66]. Кроме того, он имел право обращать крестьян в домашнюю прислугу и мог не использовать их у себя в хозяйстве, а отдавать внаем другим лицам, имевшим права и привилегии дворянства (1047–1048). За все проступки и преступления против помещика и его семейства или его крестьян и дворовых людей предусматривались телесные наказания, не превышающие сорока ударов розгами или пятнадцати ударов палками (1052), а если он считал кого-либо из своих крепостных неисправимым преступником, то мог отдать его в солдаты или отправить в Сибирь по своему усмотрению (1053–1055). В случае неповиновения, когда обычных дисциплинарных мер оказывалось недостаточно, он мог обратиться в полицию и армию для поддержания своей власти.

Таковы были законные способы, которыми хозяин мог угнетать своих крестьян, и нетрудно понять, что они допускали множество вариантов применения. По закону помещик имел право требовать от крестьянина исполнения любых трудовых или денежных повинностей по своему усмотрению, и крепостные были обязаны всегда быть послушными (1027). Телесные наказания, хотя и ограниченные законом, в действительности могли применяться без ограничений. Разумеется, никто из крепостных и очень мало кто из помещиков знал, что закон устанавливает какие-то границы. Все помещики имели обыкновение наказывать крестьян так, как считали нужным, и если только владелец не наделал шума какой-то нечеловеческой жестокостью, то власти и не думали вмешиваться. Однако в глазах крестьян телесные наказания были еще не самыми страшными. Гораздо больше розог и кнута они боялись того, что помещик отдаст их самих или их сыновей в солдаты. В законе предполагалось, что это крайнее средство должно применяться только против тех крепостных, кои покажут себя неисправимо преступными или непокорными; но власти набирали рекрутов, не проводя никаких расследований, и поэтому владелец мог пользоваться этой своей властью как весьма эффективным средством устрашения.

Крепостные не имели никакой защиты от подобной эксплуатации и угнетения. Закон не давал им способов противостоять каким-либо несправедливостям или призвать к ответу барина, притеснявшего и разорявшего их. Правительство, несмотря на искреннее желание оградить крестьян от непомерных тягот и жестокого обращения, редко вмешивалось в дела между господами и крепостными, боясь подорвать этим авторитет помещиков и пробудить в крестьянстве дух неповиновения. Таким образом, крепостные были предоставлены сами себе и должны были защищаться, как могли. Самым простым способом был открытый мятеж; но это случалось редко, ибо они по опыту знали, что любая попытка такого рода будет немедленно подавлена армией и беспощадно наказана. Гораздо более популярными