Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

их помощью вернет себе трон и накажет злых узурпаторов. Его нетерпеливо ждали, и наконец пришла радостная весть, что он объявился на Дону, что под его знамя встали тысячи казаков, что всюду он беспощадно казнит помещиков и скоро войдет в древнюю столицу!

На самом деле Петр III спокойно лежал в своей могиле, но в этих слухах все же была страшная доля правды. Самозванец, казак по имени Пугачев, действительно объявился на Дону и взял на себя ту роль, которой крестьяне ждали от покойного царя. Продвигаясь по нижней Волге, он занял несколько важных пунктов, предал смерти всех помещиков, которых сумел найти, не раз разбивал посланные против него войска и угрожал дойти до самого сердца империи. Казалось, вот-вот вернутся старые смутные времена, как будто страну вновь будут грабить эти дикие орды казаков из южных степей. Но самозванец показал, что неспособен играть возложенную на себя роль. Его нечеловеческая жестокость оттолкнула многих, кто в противном случае мог бы последовать за ним, а кроме того, ему не хватило решительности и энергии, чтобы воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Если это правда, что он намеревался создать «мужицкое царство», то не в его силах было осуществить этот замысел. После ряда ошибок и поражений он был пленен, а восстание – подавлено.

Тем временем преемницей Петра III стала его супруга Екатерина II. Поскольку она не имела законного права на престол и была иностранкой по рождению, она не могла завоевать расположение простого народа и была вынуждена добиваться благосклонности дворянства. В таком трудном положении она не могла пойти на то, чтобы применить свои гуманные принципы к вопросу крепостничества. Даже в первые годы правления, когда ей нечего было опасаться крестьянских волнений, она не ослабила, а усилила власть помещиков над крепостными, а восстание Пугачева лишь утвердило ее на этом курсе. Можно сказать, что при Екатерине крепостное право достигло своего апогея. Крепостные по закону считались частью господского недвижимого имущества[61], частью оборотного капитала поместья и в таком качестве их покупали, продавали и дарили[62] сотнями и тысячами, иногда с землей, а иногда без земли, иногда с семьями, а иногда и по одному. Единственным юридическим ограничением было то, что их нельзя было выставлять на продажу во время конскрипции и что их не разрешалось продавать на публичном аукционе, ибо такой обычай считался неподобающим для европейского государства. Во всех других отношениях с крепостными можно было обращаться как с частной собственностью, и это мнение содержится не только в законодательстве, но и в народных представлениях. Появился обычай, сохранявшийся до 1861 года, мерить состояние дворянина не по ежегодному доходу или размеру имения, а по количеству крепостных. Вместо того чтобы сказать, что у такого-то лица столько-то сотен или тысяч ежегодного дохода или столько-то акров земли, обычно говорили, что у него столько-то сотен или тысяч «душ». И над этими «душами» он пользовался самой неограниченной властью. У крепостных по закону не было никаких способов самозащиты. Власти опасались, что предоставление им судебной или административной защиты неизбежно пробудит в них дух непокорства, и поэтому было приказано тех, кто осмеливался жаловаться, наказывать и ссылать на рудники[63]. Только в крайних случаях, когда до государя случайно доходили сведения о каких-то изуверских жестокостях, власти вмешивались в помещичью юрисдикцию, и эти отдельные случаи не оказывали на помещичество в целом решительно никакого влияния[64].

Последние годы XVIII века можно считать поворотным пунктом в истории крепостного права. До того времени власть помещиков неуклонно возрастала и крепостничество быстро расширялось. При императоре Павле (1796–1801) мы находим первые явные симптомы реакции. Он считал помещиков своими самыми эффективными полицейскими, но хотел ограничить их власть, и с этой целью издал указ о том, что крепостных запрещается заставлять работать на хозяина более трех дней в неделю. После восшествия на престол Александра I в 1801 году начался длинный ряд безрезультатных проектов всеобщего освобождения и бесконечных попыток исправить наиболее вопиющие злоупотребления; а в правление Николая I в разное время было сформировано не менее шести комиссий для рассмотрения данного вопроса. Но практический итог этих усилий был ничтожен. Обычай жаловать землю с крестьянами отменили; власть помещиков была кое в чем слегка ограничена; несколько худших представителей данного класса были отстранены от управления поместьями; немногие, осужденные за зверства, высланы в Сибирь[65], и несколько тысяч крепостных были действительно освобождены; однако никаких решительных и радикальных мер не было предпринято и крепостные не получили даже права обращаться к властям с официальными жалобами. По сути крепостничество стало считаться неотъемлемой частью государственного устройства и единственным надежным оплотом самодержавия. Поэтому с ним обращались аккуратно, и дарованные различными указами права и защиты фактически носили иллюзорный характер.

Если сравнить развитие крепостного права в России и в Западной Европе, мы найдем множество точек соприкосновения, но в России оно имело свои особенности. Одна из важнейших объяснялась быстрым развитием самодержавной власти. В феодальной Европе, где не было сильной центральной власти, которая контролировала бы дворянство, свободные сельские общины полностью или почти полностью исчезли. Их либо присвоили дворяне, либо они добровольно отдались могущественным землевладельцам или монастырям, и таким образом вся сельскохозяйственная земля, за редкими исключениями, становилась собственностью знати или церкви. В России мы видим такую же тенденцию, но она была сдержана императорской властью еще до того, как вся земля оказалась в собственности. Дворяне могли обратить в кабалу крестьян, поселившихся в их поместьях, но не могли завладеть свободными общинами, ибо такое присвоение ущемляло бы права и уменьшало бы доходы царя. Правда, вплоть до начала прошлого века привилегированным лицам из дворянства жаловались большие поместья вместе с крепостными, а при Павле (1796–1801) значительное число поместий было передано в пользование императорского семейства под видом удельных имений (апанажа); но, с другой стороны, обширные церковные земли, секуляризованные Екатериной II, были не розданы дворянам, как во многих других странах, а обращены в государственные владения. Таким образом, ко времени отмены крепостного права в 1861 году гораздо большая часть земли принадлежала государству, а половину сельского населения составляли так называемые государственные крестьяне.

Что касается положения этих государственных крестьян, или царских крестьян, как их иногда называют, могу вкратце сказать, что они в известном смысле были такими же привязанными к земле крепостными, как и остальные; но их положение, как правило, было несколько лучше, чем у крепостных в более узком понимании этого слова. Им приходилось немало страдать от тирании и лихоимства со стороны тех, кто ими управлял, однако у