Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

не перераспределяются. Два других вида подлежат переделу, но на несколько разных принципах.

Вся общинная пахотная земля прежде всего делится на три поля в рамках трехгодичного севооборота культур, затем каждое поле делится на несколько длинных узких полос по числу мужчин в общине, как можно более равных по площади и качеству. Иногда поле приходится делить на несколько частей в зависимости от качества почвы, а потом уже каждую из частей – на необходимое количество полос.

Таким образом, во всех случаях все домохозяйства имеют хотя бы по одной полосе на каждом из полей; а если требуется дальнейший раздел, то каждое хозяйство получает себе полосу в каждой из частей, на которые поделено поле. Поэтому зачастую полосы очень узкие, и в распоряжении каждой семьи оказывается много мелких участков. Полосы шириной в шесть футов отнюдь не редкость. В 124 деревнях Московской губернии, по которым у меня есть конкретные данные, их ширина варьируется от 3 до 45 ярдов, в среднем же – 11 ярдов. Таких узких полос на одном поле может быть до тридцати! Сложный процесс раздела производится самими крестьянами с помощью простого землемерного стержня, и точность результата поистине изумляет.

Луг, предназначенный для покоса, делится на такое же количество долей, что и пашня. Однако эта земля делится и перераспределяется не через регулярные промежутки времени, а ежегодно. Каждый год в назначенный сходом день жители деревни всем скопом приходят к этому участку и делят его на нужное количество частей. Затем бросают жребий, и каждая семья сразу же начинает косить отведенную ей часть. В некоторых общинах луг косят все крестьяне совместно, а затем уже сено распределяют по жребию между семьями; но эта система применяется не так уж часто.

Поскольку вся общинная земля, таким образом, до некоторой степени напоминает большую ферму, приходится устанавливать определенные правила ее обработки. На отведенном участке семья может сеять что угодно, но все семьи как минимум должны укладываться в принятую систему севооборота. Точно так же семья не может начать осеннюю вспашку раньше назначенного срока, потому что это нарушит права других семей, использующих паровое поле под пастбище.

Довольно-таки удивительно, что эта примитивная система землевладения дожила до XX века, а еще примечательнее то, что институт, неотъемлемой частью которого она является, многие неглупые люди считают одним из великих институтов будущего и почти что панацеей от общественно-политических бедствий. Эти факты мы попытаемся объяснить в следующей главе.

Глава 16. Крепостные

Прежде чем приступить к тому, как освобождали крестьян, следует вкратце объяснить, как русские крестьяне стали крепостными и каким в действительности было крепостное право в России.

В древнейший период истории России сельское население состояло из трех отдельных классов. В самом низу стояли рабы, которых было очень много. Их число постоянно росло за счет военнопленных, свободных людей, добровольно продавшихся в рабство, неплатежеспособных должников и некоторых категорий преступников. Сразу над рабами стоя ли свободные сельские батраки, не имевшие постоянного места жительства, они бродили по стране и временно селились там, где находилась работа за удовлетворительную плату. И третьим классом, отличающимся от этих двух и в некоторых отношениях стоящим выше на социальной лестнице, были крестьяне в собственном смысле этого слова[53].

Эти собственно крестьяне, которых можно не очень точно назвать мелкими фермерами, в двух отношениях отличались от свободных сельскохозяйственных рабочих: они владели землей по праву собственности или узуфрукта и входили в сельскую общину. Общины представляли собой свободные примитивные корпорации, которые выбирали своих старшин из числа глав семейств и посылали делегатов в качестве судей или заседателей при княжеском дворе. Одни общины владели землей, а другие селились на земле помещика или в обширных владениях монастырей. В последнем случае крестьянин платил установленную годовую ренту деньгами, продуктами или трудом – по условиям его договора с землевладельцем или монастырем, но он никоим образом не лишался личной свободы. Выполнив все предусмотренные договором обязательства и рассчитавшись с землевладельцем, он мог по своему желанию переселиться в другое место.

Если мы теперь обратимся от этих ранних времен к XVIII веку, то обнаружим, что за этот период положение сельских жителей радикально изменилось. Полностью исчезло различие между рабами, сельскохозяйственными работниками и крестьянами. Все три категории слились в общий класс, называемый крепостными и находящийся в собственности у помещиков или государства. «Обычай был в России, который и ныне есть, что крестьян и деловых и дворовых людей мелкое шляхетство продает врознь, кто похочет купить, как скотов, чего во всем свете не водится, а наипаче от семей, от отца или от матери дочь или сына помещик продает, отчего немалый вопль бывает»[54]. И все же правительство, делая вид, что сожалеет о подобной практике, не принимает никаких активных мер для ее пресечения. Напротив, оно лишает крепостных всякой правовой защиты и прямо повелевает, что любой из крепостных, буде он осмелится жаловаться на своего хозяина, должен быть наказан кнутом и пожизненно отправлен в нерчинские рудники (указ от 22 августа 1767 года)[55].

Как же произошла эта значительная перемена и чем она объясняется?

Если спросить любого образованного русского, который никогда специально не разыскивал в истории корни российского крепостного права, он, вероятно, ответит примерно так: «На Руси никогда не бывало рабства (!), и даже крепостную зависимость в западноевропейском смысле закон никогда не признавал! В древности деревенские жители были совершенно свободны, и любой крестьянин мог сменить место жительства в Юрьев день, то есть в конце сельскохозяйственного года. Это право на миграцию отменил царь Борис Годунов, кстати, наполовину татарин и более чем наполовину узурпатор, в этом и заключается суть крепостничества в русском понимании. Крестьяне никогда не были собственностью помещиков, но всегда обладали личной свободой; и единственным юридическим ограничением их свободы было то, что им не разрешалось менять место жительства без разрешения собственника. Если так называемых крепостных иногда продавали, то эти случаи – всего лишь злоупотребление, которое не поддерживалось законами».

Такое простое объяснение, в котором ощущается нотка патриотической гордости, распространено в России почти повсеместно; однако, как и большинство популярных представлений о давнем прошлом, оно состоит из любопытной мешанины фактов и вымысла. Серьезные исторические исследования обычно приходят к тому выводу, что власть помещика над крестьянами возникла не внезапно, в результате указа, а складывалась постепенно, как следствие непрерывно действующих экономических и политических причин, и что Борис Годунов был виновен в этом не более многих тех, кто был прежде и после него.

Хотя крестьяне в Древней Руси