Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

class="p1">– Да, да, Алексей Иванов! – восклицают полдюжины голосов, вероятно, тех, кто опасается, как бы не выбрали их самих.

Алексей протестует самым решительным образом. Он не может сослаться на болезнь, потому что его большое румяное лицо прямо опровергло бы его ложь, однако находит полдюжины других причин, по которым его не следует выбирать, и соответственно просит отвода. Но его возражений не слушают, и вопрос считается решенным. Деревенский староста избран, как положено.

Гораздо важнее выборов передел общинной земли. Для главы семьи не имеет большого значения, как пройдут выборы, при условии, что выберут не его. Он с полной невозмутимостью согласится и на Алексея, и на Ивана или Николая, потому что роль старосты очень невелика в общинных делах. Но он не может пассивно и безразлично наблюдать за тем, как делят землю, поскольку материальное благополучие каждого хозяйства в значительной мере зависит от количества земли и сопутствующих обременений.

В южных губерниях, где почва плодородна, а подати не превышают обычной ренты, процесс раздела и передела сравнительно прост. Здесь каждый крестьянин желает получить как можно больше земли, и, следовательно, каждое хозяйство претендует на всю землю, на которую имеет право, то есть на количество долей по числу мужчин, внесенных в списки в последнюю ревизию. Поэтому сходу не приходится решать сложных вопросов. Общинный список определяет количество долей, на которые следует поделить землю, и количество долей, которые будут выделены каждой семье. Единственная возможная сложность состоит в том, какие именно наделы получит конкретная семья, но обычно дело решается жеребьевкой. Правда, могут возникнуть разногласия относительно того, когда перераспределять наделы, но этот вопрос легко решается голосованием на сходе.

Совсем по-другому делят и распределяют землю во многих общинах северных губерний. Там земля часто неплодородна, а подати с нее превышают обычную ренту, и поэтому бывает так, что крестьяне стремятся иметь как можно меньше земли. В таких случаях могут происходить следующие сцены.

Ивана спрашивают, сколько долей общинной земли он возьмет, и он медленно и задумчиво отвечает:

– У меня два сына, да еще я сам, так что я возьму три доли или поменьше, если вам угодно.

– Поменьше! – восклицает крестьянин среднего возраста. Он не староста, но пользуется влиянием в деревне, и его мнение очень важно. – Чепуху городишь. Сыновья твои уже достаточно велики, чтобы тебе помогать, а скоро женятся и приведут тебе еще двух работниц.

– Старший сын у меня все время работает в Москве, – объясняет Иван, – а другой часто уезжает на лето.

– Так они оба присылают тебе деньги, а когда женятся, жены будут жить при тебе.

– Бог знает, что там еще будет, – отвечает Иван, пропустив мимо ушей первую часть реплики оппонента. – Кто знает, женятся ли они?

– Это ты легко можешь устроить!

– Нет, не могу. Не те времена. Молодежь поступает, как хочет, а после свадьбы все хотят жить своим домом. Трех долей мне с лихвой хватит!

– Ну уж нет. Если они захотят от тебя отделиться, так и землю твою возьмут. Ты должен взять не меньше четырех. Старые жены с маленькими детьми не могут брать землю по числу душ.

– Да он богатый мужик! – говорит кто-то из толпы. – Считайте на нем пять душ! (Иными словами, дайте ему пять долей земли и налогов.)

– Пять душ! Это мне не по силам! Христом Богом клянусь!

– Ладно, возьмешь четыре, – говорит Ивану главный, а потом, обращаясь к толпе, спрашивает: – Быть посему?

– Четыре! Четыре! – повторяет толпа, и вопрос считается решенным.

Дальше очередь одной из упомянутых старых жен. Ее муж – инвалид, у нее трое маленьких сыновей, из которых только один достаточно взрослый для полевых работ. Если брать за основу распределения число душ, ей полагается четыре доли, но ей нипочем не заплатить четыре доли общинных податей. Поэтому ей нужно меньше земли. На вопрос, сколько она возьмет, вдова, потупив глаза, отвечает:

– Как мир решит, так тому и быть!

– Тогда возьмешь три.

– Что ж ты говоришь такое, отец? – кричит женщина, вдруг сбрасывая с себя мину покорности и смирения. – Слышите, православные? Хотят навалить на меня три души! Да слыхано ли такое? С самого Петрова дня мужик мой с постели не встает, как заколдовали его, ничего ему не помогает. Даже ногу на землю не может спустить, все равно как мертвец, только хлеб ест!

– Не болтай, – возражает сосед. – Он был в кабаке на той неделе.

– А ты-то! – парирует женщина, отклоняясь от темы. – Ты что натворил на прошлый праздник? Не ты ли напился и избил жену, так что она криками всю деревню перебудила? И это в воскресный-то день – тьфу!

– Слушай! – строго говорит старик, прерывая поток брани. – Надо тебе взять не меньше двух с половиной долей. Если сама не управишься, так возьми кого-нибудь в помощь.

– Да как это может быть? Откуда мне взять денег платить работнику? – спрашивает женщина, заливаясь слезами. – Пожалейте бедных сирот, православные! Бог вас вознаградит, – и так далее и тому подобное.

Я не стану утомлять читателя дальнейшим описанием этих сцен, которые всегда очень долгие и порой бурные.

Все присутствующие глубоко заинтересованы в исходе, ибо распределение земли – это, безусловно, важнейшее событие в жизни русского крестьянина, и его невозможно произвести без бесконечных обсуждений. После того, как определено число долей, приходящихся на каждую семью, распределяются участки, что вызывает новые осложнения. Семьи, которые обильно удобряли свою землю, хотят получить свои прежние участки, и община уважает их требования, так как они согласуются с новым порядком; но часто бывает так, что частные права и общинные интересы невозможно примирить, и в таких случаях первые приносятся в жертву таким образом, какой англосаксы сочли бы недопустимым. Однако к серьезным последствиям это не приводит. Крестьяне привыкли работать вместе, идти на уступки ради блага общины и безоговорочно подчиняться воле мира. Я знаю немало случаев, когда крестьяне бросали вызов власти полиции, губернатора и даже центрального правительства, но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь открыто сопротивлялся воле мира.

На предыдущих страницах я неоднократно говорил о «долях общинной земли». Во избежание неверного понимания я должен пояснить, что конкретно означают эти слова. Доля означает не просто земельный участок; напротив, она всегда содержит не менее четырех, а то и гораздо больше отдельных участков. И в этом еще одно отличие русской деревни от западноевропейской.

Общинная земля в России бывает трех видов: земля, на которой стоит деревня, пахотная земля и луг или покос, если деревне посчастливилось владеть таковым. На первой стоят дома с садом и огородом, которые являются наследственным имуществом семьи и никогда