Восставая из рабства. История свободы, рассказанная бывшим рабом - Букер Т. Вашингтон

прошлого года Букер Вашингтон получил степень магистра Гарварда за мудрое руководство своим народом. Этот человек стал первым представителем своей расы, кто удостоился этой чести, оказываемой старейшим университетом страны. Когда мистер Вашингтон поднялся на сцену Мюзик-холла, публика воочию увидела социальное обоснование извечного аболиционистского духа Массачусетса. Весь облик оратора служил доказательством той самой несокрушимой веры. В его содержательной и искусной речи запечатлелись сила и слава былых военных дней, многих лет страданий и угнетения. Все происходящее было исполнено глубокой исторической значимости. «Холодный» Бостон отогрелся у огня, который вечно пылает в сердцах тех, кто сражается во имя справедливости. Зал был забит зрителями, которых редко увидишь на общественных мероприятиях, – целые семьи тех, кто обычно проводит эти праздничные дни за городом. Бостон праздновал день своего рождения. Сотни лучших граждан, мужчин и женщин, чьи имена и жизнь олицетворяют добродетели, составляющие гордость столицы штата, затаив дыхание, слушали этого человека.

Звуки бравурного марша наполнили воздух. Овация сменялась овацией. Аплодисментами встречали офицеров и соратников полковника Шоу, скульптора Сент-Годенса, мемориальный комитет, губернатора и сотрудников его штаба, а также темнокожих солдат 54-го Массачусетского полка, когда они поднимались на сцену или входили в зал. Полковник Генри Ли из старой гвардии губернатора Эндрю произнес прекрасную речь, обратившись к делегатам и отдав должное Джону Форбсу, место которого он занял. Губернатор Уолкотт в своем выступлении упомянул, что «форт Вагнер ознаменовал целую эпоху в истории расы, призвав ее к мужественности». Мэр Куинси торжественно принял дар Бостону. Кратко, но выразительно была изложена история полковника Шоу и его черного полка, а затем, после исполнения песни «Мои глаза увидели славу Божию», поднялся со своего места Букер Вашингтон. Без сомнения, то была его минута славы. Публика, которая обычно хранит спокойствие концертного зала, была необычайно взбудоражена и не сдерживала своих эмоций. Люди вскакивали на ноги, восторженно размахивая руками, и голоса сливались в едином приветственном крике. Когда этот темнокожий человек, прекрасно образованный, обладающий мощным голосом и внутренней силой, заговорил, произнеся имена Стернса и Эндрю, напряжение в зале стало нарастать. В глазах солдат и гражданских блестели слезы. Затем оратор обратился к цветным солдатам на трибуне, к знаменосцу форта Вагнер, который когда-то, невзирая на ранение, не выпустил свое знамя: «Вам, израненным и разрозненным остаткам 54-го, тем, кто с пустым рукавом или лишенный ноги почтил это событие своим присутствием, говорю это вам: ваш командир жив! Пусть Бостон не воздвиг отдельного памятника каждому, а история не запечатлела всех деталей произошедшего. Однако в вас и в верной расе, которую вы представляете, Роберт Гоулд Шоу будет иметь монумент, который время не сможет уничтожить!» Затем наступил кульминационный момент: Роджер Уолкотт и губернатор Массачусетса поднялись со своих мест, а главный судья первым вскочил на ноги и провозгласил: «Тройное ура Букеру Вашингтону!»

Среди тех, кто находился на сцене, присутствовал сержант Уильям Карни из Нью-Бедфорда, штат Массачусетс, – отважный цветной офицер, который когда-то был знаменосцем в форте Вагнер. Когда бо́льшая часть его полка погибла, именно он, уцелев в этой бойне, воскликнул: «Старый флаг не коснулся земли!»

Тот самый флаг сержант Карни держал в руках и сегодня, стоя на сцене, и когда я повернулся, чтобы обратиться к выжившим солдатам полка, которые собрались здесь, и упомянул сержанта Карни, он, словно следуя инстинкту, поднял флаг. Мне посчастливилось быть свидетелем многих удивительных сцен, выступая перед людьми, но ни одна из них не может сравниться по силе эмоционального накала с этой. На несколько минут аудитория, казалось, полностью утратила контроль над собой.

Когда вся страна ликовала по поводу окончания Испано-американской войны[154], в крупных городах состоялись празднования в честь установления мира. Президент Чикагского университета Уильям Харпер, который был председателем комиссии по организации городских торжеств, попросил меня сказать несколько слов. Я принял приглашение и в течение недели несколько раз обратился к жителям и гостям города. Первое, и главное, выступление состоялось в чикагском «Аудиториуме» воскресным вечером 16 октября. Это была самая большая аудитория, перед которой я когда-либо выходил. В тот же вечер я произнес речь перед двумя переполненными залами в других частях города.

Мне сказали, что в зале собралось шестнадцать тысяч человек, но мне показалось, что еще примерно столько же пыталось туда попасть. Пробраться к входу без помощи полиции оказалось делом непростым. На вечере присутствовал президент Уильям Маккинли, а также члены его администрации, министры, офицеры армии и флота, многие из которых отличились в минувшей войне. Тем воскресным вечером, кроме меня, выступали раввин Эмиль Хирш[155], отец Томас Ходнетт и доктор Джон Берроуз[156].

Чикагская газета Times-Herald, описывая собрание, сказала о моем выступлении такие слова:

Он олицетворял темнокожего, который скорее выберет рабство, чем вымирание; напоминал Криспуса Аттакса[157], пролившего свою кровь в начале войны, чтобы белые американцы могли сохранить свободу, в то время как черные оставались в рабстве; пробудил воспоминания о действиях цветных в Джексоне, в Новом Орлеане; нарисовал яркую и патетическую картину того, как южные рабы защищали и поддерживали семьи своих хозяев, в то время как последние стояли за сохранение черного невольничества; рассказал о храбрости цветных войск при Порт-Хадсоне и фортах Вагнер и Пиллоу; воспел героизм черных полков, которые штурмовали Эль-Каней и Сантьяго, чтобы дать свободу порабощенному народу Кубы, забыв на время о несправедливой дискриминации, которую закон и обычаи проводят против них в их собственной стране.

Во всех этих событиях, заявил оратор, его раса повела себя наилучшим образом. Затем он обратился с красноречивым призывом, воззвав к совести белых американцев: «После того как вы узнали о героизме темнокожих в Испано-американской войне, услышали ее из уст солдат Севера и Юга, бывших офицеров и знаменосцев, я предлагаю вам ответить на вопрос: не следует ли дать право жить полноценной жизнью людям, готовым умереть за свою страну?»

Самый большой отклик вызвал момент, когда я поблагодарил президента за то, что он отметил героизм темнокожих во время Испано-американской войны. Президент сидел в ложе справа от сцены, и я повернулся в том направлении, обращаясь к нему. Когда я закончил фразу, поблагодарив его за отзывчивость, весь зал поднялся и начал аплодировать. Овации продолжались долго, люди размахивали платками, шляпами и тростями, пока президент не встал и не поклонился в знак благодарности. Тогда ликование достигло своего пика.

Часть моего