Восставая из рабства. История свободы, рассказанная бывшим рабом - Букер Т. Вашингтон

озарено пламенем предвидения. Кларк Хауэлл, преемник Генри Грейди, произнес: «Речь этого человека – начало нравственной революции в Америке».

Впервые темнокожий произнес речь на Юге, обращаясь с животрепещущей проблемой к аудитории, состоящей из белых мужчин и женщин. Выступление наэлектризовало зал до предела, казалось, сейчас полетят искры.

Миссис Томпсон едва успела занять свое место, как все взгляды обратились на высокого темнокожего, сидевшего в первом ряду трибуны. Это и был профессор Букер Вашингтон, президент индустриально-педагогического Колледжа Таскиги (Алабама), который с этого времени должен считаться самым выдающимся человеком своей расы в Америке. Оркестр Гилмора исполнил «Звездное знамя»[148], и зрители зааплодировали. После гимна зазвучала «Дикси»[149], и в зале раздался смех. Затем музыка снова сменилась, на этот раз на «Янки-дудл»[150], и шум затих.

Все это время глаза тысяч присутствующих смотрели на темнокожего оратора. Должно было произойти нечто примечательное: чернокожий человек собирался говорить от имени своего народа, и никто не смел его прервать. Когда профессор Вашингтон подошел к краю сцены, последние солнечные лучи скользнули по его лицу. В зале послышались одобрительны возгласы. Он повернул голову, чтобы свет не слепил глаза, а затем, сохраняя невозмутимость и практически не моргая, начал говорить.

Оратор обладал примечательной внешностью: высокий, поджарый, прямой, словно вождь племени сиу[151], с высоким лбом, прямым носом, тяжелыми челюстями и волевым подбородком, пронзительным взглядом и властной манерой поведения. На его бронзовой шее выделялись сухожилия, а мускулистая правая рука высоко взметнулась в воздух. Он стоял как солдат: пятки вместе, а носки вывернуты. Его голос звучал четко и убедительно, и он делал внушительные паузы, прежде чем перейти к следующему пункту. В течение десяти минут толпа была охвачена восторгом – зрители махали платками, стучали тростями, подбрасывали шляпы. Достойнейшие женщины Джорджии аплодировали стоя. Оратор словно околдовал всех.

Он поднял над головой смуглую руку с широко растопыренными пальцами и, обратившись к людям Юга от имени своей расы, провозгласил: «Во всем, что является сугубо социальным, мы можем быть разделены, как пальцы, и быть едины, как ладонь, во всем, что существенно для общего прогресса». И зал взорвался аплодисментами, а мне в тот момент вспомнился тот вечер, когда Генри Грейди, окутанный клубами табачного дыма в банкетном зале «Дельмонико», произнес свои знаменитые слова: «Чувствую себя как кавалер среди круглоголовых»[152].

Я слышал великих ораторов многих стран, но даже сам Гладстон[153] не смог бы отстаивать свою позицию с большей энергией, чем этот угловатый негр, стоящий в солнечных лучах перед людьми, которые когда-то боролись за то, чтобы удержать таких, как он, в рабстве. Рев нарастал, но его серьезное лицо оставалось невозмутимым.

Потрепанный гигант с кожей цвета эбенового дерева сидел на корточках в одном из проходов и смотрел на оратора горящими глазами, пока зал не взорвался аплодисментами, и тогда по его лицу побежали слезы. Большинство темнокожих в зале плакало, возможно, даже не осознавая этого.

В конце речи губернатор Буллок поспешил к оратору через всю сцену и крепко пожал ему руку. Этот порыв был встречен очередным одобрительным гулом, и в течение нескольких минут два человека стояли лицом друг к другу, не разжимая рук.

Если я мог выкроить немного времени, освободившись от своей работы в Таскиги, я соглашался выступить с лекцией. После речи в Атланте это стало случаться все чаще. Обычно я принимал приглашение, если оно поступало из таких мест, где моя речь могла способствовать улучшению положения темнокожих. Я всегда это делал, если понимал, что получу возможность говорить о деле моей жизни и о потребностях моего народа. При этом мне не хотелось становиться профессиональным лектором и зарабатывать этим делом.

Мне до сих пор трудно осознать, что руководило людьми, которые приходили на эти выступления. Я стоял на улице перед зданием и видел, как огромная толпа мужчин и женщин валит в зал, где мне предстояло говорить. Мне было неловко, что из-за меня люди – как мне казалось – теряют драгоценный час времени. Несколько лет назад я должен был обратиться с речью к литературному обществу в Мэдисоне, штат Висконсин. За час до назначенного времени началась сильная метель, которая продолжалась несколько часов. Решив, что никто не придет и мой приезд был напрасным, я все же отправился в церковь. К моему удивлению, она оказалась заполнена людьми. Это действительно меня впечатлило.

Люди часто спрашивают, нервничаю ли я перед выступлением или уже привык к повышенному вниманию. Должен признаться, что я всегда сильно переживаю. Не раз накануне события это нервное напряжение бывало настолько сильным, что я зарекался когда-нибудь еще выходить на публику. Я волнуюсь не только перед выступлением, но и по его окончании. Нередко меня охватывает сожаление, так как мне кажется, что я упустил из своего доклада главное, о чем хотел сказать.

Впрочем, все эти переживания компенсируются теми эмоциями, которые овладевают мной спустя несколько минут после начала выступления. В этот момент я осознаю, что действительно завладел вниманием зала и теперь мы понимаем друг друга. Мне кажется, мало кто может ощутить такое сочетание физического и душевного удовлетворения, какое испытывает оратор, видя благодарную и чуткую аудиторию. Связь между выступающим и его слушателями столь сильна, что представляется мне чем-то осязаемым.

Если в зале из тысячи человек есть хоть один, кто не разделяет моих взглядов, я могу его вычислить. Отыскав его взглядом, я обычно иду в атаку, и мне доставляет огромное удовольствие наблюдать за тем, как тает на глазах его скептицизм. Уверен, что самое эффективное лекарство для таких людей – это реальные истории, хотя я никогда не рассказываю их просто ради красного словца.

Думаю, человек всегда поступает несправедливо по отношению к себе и своей аудитории, когда говорит просто ради того, чтобы говорить. Я не считаю, что нужно сотрясать воздух, если в глубине души ты не испытываешь уверенности в том, что у тебя есть послание, которое важно передать. Только если всем своим существом ты чувствуешь – тебе есть что сказать, и это поможет какому-то человеку или делу, – только тогда стоит выходить к людям. В этом случае тебе не понадобятся все эти дешевые ораторские приемы, которым учат за пару долларов нечистые на руку люди. Конечно, есть определенные вещи, такие как паузы, дыхание и высота голоса, которые очень важны, но ни одна из них не может занять место смысла