Два голоса, или поминовение - Владислав Броневский

Шпион

Взгляните во тьму: шпион крадется под окнами,маячит, как бред, уж часа четыре – иль пять, —вдруг возникнет в дверях, —за ним полиция в сапожищах кованых:– Руки вверх! Ни с места! Обыщите! Молчать!

Тебе примелькается эта рожа, не бритая с неделю, —серая, мутная, словно окна грошовой обжорки, —взгляд пустой исподлобья, ухмылка злодея,крючковатые пальцы... И запах из пастипрогорклый.

Был он свой при царе, и при немцах, и в органахпольских, —только слово скажи – он уж вертится, он уж на страже,он нашепчет кому-то из наших товарищей:«Завтра – на Вольской»...Только завтра – он сам на него грязным пальцемукажет,

а потом добросовестно-тупо исхлещет по морде,так что выплюнешь зубы да весь тротуарзакровавишь, —а за подвиги – отпуск, деньжата и орден.И – гуляй вольной птицей по вольной Варшаве!

Ввечеру будет водку хлестать в ресторане,будет модные фоксы гнусавить, оценит все сальныешутки...Что иудины деньги? – Дешевка! Он скупитьсяне станети по-царски оплатит жратву и покорную плотьпроститутки.

...Он повсюду. Он вечен. Он – ухо стены. Замолчи!Он чистейшие речи готов оплевать матерщиною.Это он у поэта похитил наброски в ночи,это он доказал, что в ночи ваши слезы – фальшивые.

Всюду он. Бесполезно метаться, стенать и кричать,и горстями разбрасывать сердце живое задаром:всюду сети и сетки. Он сумеет кусочки собратьи, как бомбу опасную, тут же доставит жандармам.

Взгляните в окно: идет октябрь, промозглыйи блёклый,как пальто у шпиона, как рожа без глаз...Застилают нам взор эти серые, мутные стекла.Наша краткая юность – фальшивый товарищ —уходит от нас.

Ночной гость

Памяти Сергея Есенина

Зачем ты стучишь в окно мненочью душной, бессонной?Под шагом твоим скрипит и стонетпол в проснувшейся комнате.Подходишь, становишься рядом,над кроватью склоняешься,обводишь ослепшим мертвым взглядом,ледяной рукой прикасаешься.Трогаешь влажной ладоньюрасплывшийся круг на рубахе,говоришь мне: «И ты дотронься»,говоришь мне: «Коснись губами»...И снова, и снова, и сновамаячишь призрачной тенью,стих безумный слово за словомкровью выводишь на стенах.Ах! В глазах у меня темнеет,сжимается грудь от боли.Уходи, уходи скорее,не надо стихов этих больше!Каждую ночь, не переставая,голос твой над моей кроватью,как больного ребенка лаская,шепчет эти стихи-проклятья.Не можешь забыть их, не хочешьпоискать веселые строчки —и вот ночами ко мне приходишь,молча стоишь и смотришь.А утром вновь останусь один я,будут глаза болеть от бессонницы.Тогда я замечу свисший шнур от гардиныи раскрытую бритву на подоконнике...

Минуты

Руки скрещу и глаза опущу,снова о прошлом своем загрущу,бурею осень стучится в окно,снова увижу, что было давно.

Прошлое вновь пред глазами предстанетгде-то вдали, по-иному, в тумане;снова вернутся тоска и волненье:шагом знакомым пройдешь, как виденье.

Снова в глазах и словах заблеститсвет, что в руках твоих розовых скрыт.Новью цветы расцветут, как когда-то,в комнату хлынут, пьяня, ароматы.

Взору бессонному явится тело,точно цветок табака побледнелый,ночью сырою, серебряно-мглистоймесяц лукавый заглянет сквозь листья...

Сны беспокойные, сны непонятные —всё отцвело, окна заперты наглухо.Лирика горькая! Песнь начинается —в сумраке черные крылья качаются.

Бесы

Ночью кричу я, окно разбиваю —кровь из порезов рекой потекла...Слева и справа меня окружаютхитрые бесы, исчадия зла.

В мраке – сиянье зелёного круга,улицы мчатся слепою волной,движутся бесы фонарные цугом,пламенем синим струятся за мной.

Кровь со слезами мне взор застилают;бесы хохочут, оскалив клыки,в спину рога мне с размаху вбивают,топчут надежду и рвут на куски.

Бесы земные мне роют могилу,звёздные бесы пророчат беду.Пусть посинею, потрачу все силы —вырвусь. И в ноги к тебе упаду.

Серебряное и чёрное

Я терзался, проснуться пытаясь, —сон хватал и тащил назад,и, безумьем моим изнутри прорастая,те слова всё больше болят.

Мой язык и коряв, и туманен —не шепчу, а плачу во сне, —и болят те слова, изнутри меня раня,и от них еще хуже мне.

И все больше безумья и крика,сердце вязнет в тенётах смут,лишь слова эти льются и гневно, и дико,и во мне как колокол бьют.

Может, скоро, дремотой охвачени не слыша шагов твоих,словно в гроб серебряно-чёрный, упрячуя тебя в сумасшедший стих.

Ночью

Горестной ночью даже светильниПлачут, слезятся газом обильноИ над домами, как над гробами —Мертвые сами – плачут над нами.

Ты же, поэзия, в горе великомНочью зовешь нас плачем и криком;Горькие речи – чёрные плиты:Давят, кровавят тёрном увитых.

Так приходи же чудно и смело,Чтобы сердца нам вырвать из тела,Чёрных просторов дай покрывало,Чтоб твоё пламя нас не терзало.

Комета

Ах, спутанные мысли – сплетение вздора!Ах, слово приговора – невнятица злая!Сквозь ветер продираясь, клонюсь от напора,печаль во мне, как ветер, гудит, не смолкая.

Во сне брожу бессонно, и в этом блужданье,как свечка, угасаю – сгущаются тени,и длится серебристых созвездий молчаньенад песней и над болью моих сновидений.

До дна, дотла я должен сгореть – не иначе,как искры, что блуждают по млечным проселкам,и падать мне – звездою, больною, горячей,кометой снов недужных, ненужным осколком.

Не пойму

Что мне надо, чего не надо,не пойму того никогда я...Я топчу слова беспощаднои, окрасив кровью, бросаю.

Нет! Не выражусь я напевом,не сочту я все звезды неба...Одержимый болью и гневом,боль кричу и горю от гнева.

Никогда понять не смогу я,что за сила мной овладела,диском солнечным четвертует,оковала радугой тело.

Убежать мне, вырваться надо,избежать сумев пораженья...Как вернуть мне юность и радость,где ж любовь, что почти спасенье?

Тёмный круг

На лету наклонился,круг чертя надо мною,чёрной бабочкой взвился,ослепил чернотою

и кружил неустанно,сонно, мрачно, нескоро,после вспыхнул – и канул —и столкнул меня в морок,

мне пылать повелел он,петь – звездою незрячей,ветром заледенелым,красной кровью горячей.

Глаза

Белоцветную ветку мая,словно стяг, подниму над собой!И глаза мои радость узнают —взлетят в небосвод голубой!

Тёплым шумом, ветрами хмельнымибудет пронизан простор!Будет небо, как женское имя,Как очей её горестный взор.

Небо тяжкой тоской раздавит,будет в мае октябрьский закат,а глаза – припомнить заставят,глянут сладко – и вновь победят.

Для меня спасенья не видно,боль в словах – исцелить нельзя...Как собаки верны, беззащитны,ко гневу прильнут глаза.

Гадание

Валет от безнадёжной любви к тебе великой —гляди! – два сердца вынул, затем проткнул их пикой.

Вот мчится к королю он в бубновом экипаже;вещают трефы горе – а он не знает даже.

Он на опушке леса... Въезжать туда – опасно...Не знает он: с тобою – блондин бубновый, ясный.

А у того – червонный, желанный, сладкий голос...Но светлый, золотистый сожги над свечкой волос —

и вмиг узнаешь правду: блондин тебя морочит,давно влюблён в брюнетку, тебя уже не хочет.

Тебя сгубить брюнетка была бы очень рада.Её ты опасайся. И пить вина – не надо!

В вино подлиты слёзы. Те слёзы – ядовиты:из всех сердец червонных с жестокостью добыты.

Валет, от горя пьяный, по снам упрямо рыщет —он в трефах, в пиках, в бубнах напрасно сердцеищет.

Чары

Распахнулись тумана груды...Еле слышно шурша тростниками,месяц выплыл из бора и стал над запрудой —там где в сумерках девы купались.

Мягко в волосы – белых лилийзаплетали бутоны-корзинки.Под покровом небес, что прохладу разлили,так приятно стряхнуть росинки,

молодые подставить грудиколдовскому зеленому свету,к зову леса прислушаться: что же будет,чем деревья из тьмы ответят?..

Дуновеньем ночным безмолвьепроплывет над водой замутнённой.В эту ночь молоком расцветают и кровьюих тела, словно лилий бутоны.

Но тревога и страх всё ближе,и коснется грудей стыдливость —и серебряный месяц жутью оближет,стан облепит слюной тоскливой.

И, очнувшись от приторной лени,девы с дрожью обхватят плечи,а вода уже не отпускает колени,а глаза затмевает млечность.

С криком будут кататься по травам,одурманенные кошмаром, —месяц плетью сребристой тела окровавит,а земля лишь умножит чары.

Вершина