Два голоса, или поминовение - Владислав Броневский

Песнь о гражданской войне

Вступление к поэме

Взгляни! Еще на небе мрак,но день, огнем своих атакпрогнав войска разбитых туч,встает, прекрасен и могуч!И солнце – в медной каске воин —дню салютует перед боем.

Внизу, над краем горизонтаиз мрака выплывает контурогромной тенью дерзновенной:корабль-гигант, весь в брызгах пены,окутанный седым туманом,средь сонной бездны океанаплывет и вырастает скоров зловещий образ – грозный город.

И я не раз шел напроломс венцом из дыма над челомпо улицам и по заставамнедвижно-каменной Варшавы,и в те часы слова росли,как исполины-корабли,как город каменный, простой,как ночь с бессонной темнотой,слова росли: чем путь длинней,слова все тверже, все ясней.Я слышал улиц грозный вой,живое сердце мостовой,гул, наболевший и фатальный,и скорбный крик на Театральной,дыханье гневное разбитых,чья кровь пятном легла на плиты.

Я сердце города услышал —и слово возносил все выше!

Мне ведом города порыв,дрожанье улиц, их призыв,когда гудки протяжным свистомударят в окна утром мглистыми люди в сумраке гурьбойвыходят в город мрачный, злойс судьбой жестокой, жесткой долейв ленивый дым над черной Волей.

Вдруг молоты в движенье быстромнад наковальнями повиснут,и в миг один все рухнут разом,разбрасывая искр алмазы,и заторопятся все вдругпод натиском железных рук:должны работать ночи, днитрансмиссии и шестерни;упругость надо рельсам дать,их сталь должна огнем сверкать,они во все углы развозятсердца стальные паровозам,стальные ребра для мостови руки мощных рычагов;их стали нужно дать упругость,они развозят черный угольдля пасти доменных печейи мощь, и гордость для людей!

В цехах фабричных жар и копоть,в цехах фабричных шум и топот.Машины в беге дерзновенномдыханьем гневным бьются в стены,готовя грозное отмщеньерукам, приведшим их в движенье,но как ни напрягают бег,их заставляет человекеще ускорить свой размах,чтобы гремел на всех станкахпод грохот молотов живойзакон железный, вековой.

Всю жизнь в борьбе глухой, жестокойнемеют руки, блекнут щеки;в дышащем пламенем адуглаза в крови и взор в бреду.Всю жизнь в борьбе неравной падать,забыв про песни и про радость,а трубы раскрывают пасти,чтоб проглотить людское счастье,и лентой дым плывет унылойнад городом – живой могилой...

В машинном лязге – слышишь? слышишь? —несется песня. Громче. Тише.Издалека опять прорветсяи в сердце близко отзовется...Шипит расплавленный металл,в его шипенье – песни шквал,ее сердитые раскаты.Как пламя, подползет и схватит,как волны, набежит прибоем,как вихрь, закружит и завоет,и вдруг все окна распахнутся,и с петель двери все сорвутся,и вдруг над улицей взметети красной молнией сверкнет!

О песня гневная, плыви,и грудь дыханьем разорви,и взвейся, взвейся над толпой,как сокол смелый, молодой!Над гулом города, машинкрылами вольными маши,буди сердца людей уснувшихдля новой жизни, жизни лучшей!Твой свет в ночи кровавой брезжит.О, песня гнева, ты – надежда!Лети, несись над сонным краеми расцвети зеленым маем!Плыви, как облако, над полем,где сердцу – радость, взору – воля,зеленым лугом, лесом, Вислойсверкни над пашней яркой искрой,спустись на фабрики и в штольни,громами крикни: «Эй, довольно!»Ударь набатом: «Смерть магнатам!»Звени сердцами: «День расплаты!». . . . . . . . . . . . . . . . . . .Как тяжко говорить мне с вами,ведь сердце сожжено словами,но не иссякнет слёз родник,и песня радости возникнет,и то, что я любил мятежно,сердец людских коснется нежно...

Сегодня в песне гнев и стоны,но я пою, чтоб миллионысуровым гневом напоить,в одно большое сердце слитьи бросить в мир —как тяжкий молот.

Ноябри

Жизнь идет. Я срываюсь и падаю.А в груди – словно рвется ветер.Ноябри, ноябри-листопадытянут черными пальцами ветви.

Прель и шелест, этот запах пьяныйотравили сердце волненьем.Я дышу осенним туманом,существую ветром осенним

и слоняюсь по городу старому,по осенним черным проулкам,и затягивают тротуарыв полумглу, сырую и гулкую.

С губ слова cрываются пламенем,весь дрожу, как будто в горячке, —то свисают руки, как каменные,то знобит... От себя не спрячешься.

Нет исхода, нет исхода, нет исхода...Переулки глубже, глубже и длинней...Я, как ветер, шевелю ночную воду,обрываю листы ветвей...

Эта мгла глаза проела болью,рвется сердце от тоски осенней,голубым огнем алкоголяполыхает во мне мученье...

Видно, нужно мучиться вечнои кружить по проулкам без меры,чтоб ночами, толпой бесконечной,гнались за тобой твои химеры,

видно, нужно срываться и падать,чтобы грудь раздирало ветром, —в черных пальцах вечную радостьдавят черные голые ветви.

Круженье, круженье, круженье...Или всё это бред, всё зря?Это просто – листья осенние.Это – пахнет земля.

Травы

До утра – бессонницы сквозные,ночь над сердцем – крышкой гробовой...Пахнут кладбищем думы ночные,чабрецом и полынь-травой.

Я срываю сорные растенья,дорогие мне тем, что просты,и от слов моих над городом тенивырастают, как черные цветы.

Говорят они, что радость отблистала,как рассветная роса на земле,что склоняюсь головой усталой,словно солнце в кровавой мгле...

Я спокойно иду на западв пустоте померкшего дня.Горьких трав кладбищенский запахиз минувшего овеял меня.

Слышу я, как на тонком стеблеколокольчик звенит струной,и зловещая тень, колеблясь,наклоняется все ниже надо мной.

Над закатным пепелищем тучараспласталась, точно лист лопуха.В дудочку будильника тягучесвищет вихрь, но тишина глуха.

Кровь заката багрянеет, будтогроздь рябины сквозь темную синь.В сердце расцветает цикута,горечь губ мне осушит полынь.

А шиповник веткою терновойврос в меня, чтоб я уйти не мог,оттого исходит кровью слово,молодость болит и сон далек.

О, как травы пахнут щемяще,как протяжно пустота гудит!Черный ангел, крыльями шумящий, —надо мной бессонница летит.

Сердцу страшно в полночи могильнойпомнить все и позабыть о сне...Эти строки я писал насильно,эти строки – только обо мне.

О себе самом

Умею без промаха бить по цели,умею стоять под огнем спокойно,слова мои могут ранить смертельно,подобно свинцу в бушующих войнах.Слова мои блещут, словно кинжалы,когда я в сердца их людские вонзаю,и, вихрем взметнувшись, чтоб все дрожало,врываются в души, преград не зная.

Известно ли вам, как рвутся снаряды,сметая колонны, цветы и травы?Я дам вам слова, что свинцовым градомбудут вгрызаться в пурпур кровавый.В дни поражений и в дни измены,средь голода, мора, огня,когда содрогнутся души и стены,знайте, не дрогну я.И подниму я над шествием вашимзнамена красные слов,и песня моя сольется с маршем,с поступью ваших рядов.

Сердца, как молоты,дружно ударят.Солдатская поступь,запах гари.Гром работы,порыв единый,призывы песнивзлетят над пучиной.Слава отважным,жаждущим слава!Бурлит и клокочетлюдская лава.Радость единства,земля молодая,плещется зелень,благоухая.Сверкай лучами,солнечный вестник!Расправь свои крылья,вечная песня!Срази меня, песня,ты будешь права.Меня сжигаютмои слова.

Пока не настанет мой час последний,пускай пылают мои слова.

Шахтер проникает в забой глубокий,тяжелые глыбы угля вырубая.А я вырубаю суровые строки,слова, что в сраженьях не погибают.Набатом над вами они загудяти в радостный мир поведут за собою...

Останусь один я, словно солдат,покинутый всеми на поле боя.Кто знает, как трудно, и больно, и страшнобить в свое сердце, как в барабан!Меня эти песни изранят на марше,чтоб алчущим кровь мою выпить из ран.

И после, быть может, никто не услышитпесню мою последнего дня...

И я, усталый, шепчу все тише,шепчу напрасно: спаси меня.

Шпион

Взгляните во тьму: шпион крадется под окнами,маячит, как бред, уж часа четыре – иль пять, —вдруг возникнет в дверях, —за ним полиция в сапожищах кованых:– Руки вверх! Ни с места! Обыщите! Молчать!

Тебе примелькается эта рожа, не бритая с неделю, —серая, мутная, словно окна грошовой обжорки, —взгляд пустой исподлобья, ухмылка злодея,крючковатые пальцы... И запах из пастипрогорклый.

Был он свой при царе, и при немцах, и в органахпольских, —только слово скажи – он уж вертится, он уж на страже,он нашепчет кому-то из наших товарищей:«Завтра – на Вольской»...Только завтра – он сам на него грязным пальцемукажет,

а потом добросовестно-тупо исхлещет по морде,так что выплюнешь зубы да весь тротуарзакровавишь, —а за подвиги – отпуск, деньжата и орден.И – гуляй вольной птицей по вольной Варшаве!

Ввечеру будет водку хлестать в ресторане,будет модные фоксы гнусавить, оценит все сальныешутки...Что иудины деньги? – Дешевка! Он скупитьсяне станети по-царски оплатит жратву и покорную плотьпроститутки.

...Он повсюду. Он вечен. Он – ухо стены. Замолчи!Он чистейшие речи готов оплевать матерщиною.Это он у поэта похитил наброски в ночи,это он доказал, что в ночи ваши слезы – фальшивые.

Всюду он. Бесполезно метаться, стенать и кричать,и горстями разбрасывать сердце живое задаром:всюду сети и сетки. Он сумеет кусочки собратьи, как бомбу опасную, тут же доставит жандармам.

Взгляните в окно: идет октябрь, промозглыйи блёклый,как пальто у шпиона, как рожа без глаз...Застилают нам взор эти серые, мутные стекла.Наша краткая юность – фальшивый товарищ —уходит от нас.

Ночной гость