Виланд - Оксана Кириллова

бессознательная улыбка смягчала ее и без того красивое лицо, делая его еще прекраснее. Я с удовольствием наблюдал за ней.

– Уже забыла, когда в последний раз ела такой вкусный шоколад, – проговорила она.

Я не притрагивался к плитке, в нашем пайке шоколад присутствовал регулярно, как и другие дефицитные продукты: апельсины, бананы, кофе, сыры, колбасы, свежее мясо и овощи. Я продолжал молча любоваться ее наслаждением, испытывая удовольствие от того, что сумел организовать его Лине.

– Нет, никогда раньше не пробовала такой шоколад, – вновь проговорила она, не в силах предложить мне кусочек.

Меня это забавляло.

– Поверь, ты пробовала шоколад и много вкуснее этого суррогата, – усмехнулся я.

Лина бросила на меня задумчивый взгляд.

– Возможно, – согласилась она.

– Но не волнуйся, вскоре ты наешься настоящего шоколада вдоволь. Война фактически завершена.

– Хотелось бы, – вздохнула Лина.

– Вчера пал Париж. Их правительство удрало в Бордо и оттуда молит о перемирии. Эйфелева башня получила лучшее украшение, на которое могла рассчитывать, – наш флаг!

Я уже знал, что все французское правительство бежало в один день, бросив свой народ на произвол судьбы. Горожанам даже не сообщили, что обороны столицы не будет.

– Но ведь есть еще Англия, – с тревогой проговорила Лина.

Я снисходительно усмехнулся:

– У Англии больше нет армии.

– Я сейчас не склонна доверять нашей прессе в полной мере. – Лина покосилась по сторонам. – То, что пишут в газетах, теперь нужно делить на два. – Она подалась вперед. – Они только и твердят, что Германия не несет никаких потерь, а между тем только в моем доме две семьи получили извещения о гибели сыновей. Право, мы словно в какой-то изоляции, без зарубежной…

– Лина! – Я пресек ее грубее, чем хотел, но тут же взял себя в руки и продолжил уже спокойнее: – Томми теперь согласятся на любой мир, верь мне. Какую бы кость фюрер ни бросил им, они за нее ухватятся, будь покойна. Не в их положении артачиться. Для них будет счастьем, если мы позволим сохранить им свои границы и свободу. Это большее, на что они теперь могут рассчитывать. Когда-то они унизили нас, заставив подписать самый постыдный документ, который только можно было выдумать. То позорное пятно на нашей истории теперь отмыто.

– Но какой ценой? – тихо проговорила Лина. – И ты, и я были совсем еще детьми, когда случилось то, о чем ты говоришь. Я того совершенно не помню, мне от того прошлого сейчас не больно, не страшно, и я за него не в ответе, но я знаю, что теперь идет война и где-то там умирают люди.

– Умирают наши враги, Лина, французы и англичане, поставившие нашу нацию на колени двадцать лет назад. Черт побери, не будь дурой, нашла кого жалеть! Ешь лучше шоколад, – со злостью прошипел я.

Лина даже не обратила внимание на ругательства. Щеки ее раскраснелись. Сведя брови, она впилась в меня гневным взглядом.

– Неужели ты не понимаешь? Я говорю не только о них! Нам не говорят о наших потерях. Я знаю по меньшей мере несколько семей… – попыталась повторить она.

– Слышал уже! Да, великое и свободное будущее требует жертв! И порой оно требует даже войны! Она расчищает застоявшееся болото, в которое превращается наша жизнь. Война очищает общество, Лина, она изобличает всех предателей, которые как раз в такие времена и раскрывают себя в полной мере. Кроме того, благодаря войне мы получим необходимое нам пространство и избавимся от опухоли под названием «еврейство», которая точит нас изнутри. Разве это не то, что нужно для здоровой жизни всякому организму, – достаточные жизненные просторы и отсутствие болезни внутри? А потому те, кто проповедует мир в такое время, являются трусами и изменниками собственного народа, запомни это, Лина. Мечта о вечном мире, стремление к вечному комфорту и покою есть не что иное, как деградация народного сознания, она ведет к приспособленчеству и к стагнации.

Кровь отлила от лица Лины, оно стало мертвенно-бледным. Она подалась назад и откинулась на кованую спинку стула. Мне стало не по себе от выражения ее лица. Я протянул руки и нашел ее холодные ладони, безвольно лежавшие на столе, сжал их, но она продолжала молчать.

– Как так вышло, что мы хотели всего лишь защитить немцев, которых притесняли в чужих землях, а теперь льем их же кровь за завоевание этих земель, – тихо прошептала она.

Я терпеливо выдохнул:

– Извини, нам вообще не стоило поднимать эту тему.

Она отстраненно кивнула.

26 ноября 1993. Свидание № 6

– Мы по глупости наделяем наших правителей чуть ли не демоническим знанием и видением, но они всего лишь люди, которые по воле случая оказались у руля. Такие же дураки и лентяи, а если повезет – неглупые и с долей чести. Но такие же люди. Так почему у них что-то должно быть по-другому?

И Валентина пожала плечами.

Лидия удрученно смотрела на нее, не понимая, как женщину, сидящую перед ней, в самом деле могли тревожить подобные эфемерные философские категории, когда ей грозило самое реальное пожизненное заключение.

Валентина пила теплое молоко с медом, которое ей принесла Лидия. Смакуя каждый глоток, она порой прикрывала глаза и умолкала, но лишь на несколько мгновений, а потом продолжала говорить, выпуская на волю первые слова, еще не успев раскрыть глаза. Когда Лидия впервые принесла ей кофе, Валентина поблагодарила, но так и не притронулась к нему. Во второй раз Лидия принесла чай, все повторилось. Затем она прямо спросила, что принести в следующий раз. Валентина, словно извиняясь, призналась, что очень любит молоко с медом, но не просила, а просто сказала, будто понимала, что в ближайшем кафетерии Лидии такого не найти. В следующий раз адвокат принесла с собой бутылку молока и маленькую баночку меда, попросила в кафетерии подогреть молоко и налить его в стаканчик, затем сама добавила туда пару ложек меда. Попробовав, что ей принесли на этот раз, Валентина внимательно посмотрела на Лидию, потом долго пила, пока не выпила половину стакана. Сладкое медовое молоко подействовало на нее как хорошее вино. Она стала мягче, смотрела на Лидию без колкой опаски, во взгляде ее даже мелькнула доброжелательность.

– То есть ты считаешь, что обстоятельства оправдывают и тех, кого судили в Нюрнберге? Кто отдавал те самые приказы?

Подумав, Валентина ответила:

– А чем они отличаются от тех, кому они отдавали приказы? Все дорвавшиеся до власти в любые времена точно так же неспособны предсказать, к чему приведут их решения. Точно так же ими управляют страхи, как и остальными. Они мучаются малодушием и нерешимостью, так же как я, ты и тот парень, который караулит нас за дверью. С той только разницей, что, когда они принимают неверное решение, им есть кем прикрыться. Ведь у них в распоряжении есть миллионы душ, которые можно ставить на кон.

Лидия знала, что их время уходит, но она вновь не перебивала Валентину. На нее вдруг напала совершенно несвойственная ей апатия. Окончательно отпустив мысли, с которыми она пришла, она просто слушала ровный и мягкий голос.

– Так что, по сути, это могло случиться с любой страной… В тот раз не повезло Германии. И не надо обвинять немецкий характер, чтобы все это объяснить, не нужно в нем искать гнилой ген. Нет у вас никакой предрасположенности. Всего лишь вопрос везения, как верно подметил когда-то один твой соотечественник. Да, вам не повезло с правительством, которое создало те самые «обстоятельства». Так подумать: да если бы в любой другой стране появилась такая система концлагерей – где дают хороший оклад, отличный соцпакет, стабильные условия работы, а главное, где ты делаешь благое дело, так тебе государство сказало и законом подтвердило? Проблем с набором сотрудников не возникнет, уж поверь. Ну вот и в Германии… Все они были добропорядочными и славными гражданами своего не менее славного государства. Как честные, дисциплинированные и преданные граждане, они защищали свое государство от врага, на которого им указали. Сама знаешь, образ врага – это лучший инструмент влияния. Он быстро погружает общество в атмосферу страха и ненависти, атмосфера накаляется, а дальше… Когда страх поглощает человека, то даже самый умный, воспитанный, который может мыслить критически, даже такой человек одуряется и порабощается. Суть управления испокон веков одна и та же, Лидия, и она не скрыта за семью печатями. Раздели всех людей на таких и сяких и позволь одним считать, что одно – истина, другое ложно и несет опасность. И начнется в мире грызня. А ты владей тем миром. Но вопрос: что потом? Финал владения таким миром всегда грустный и болезненный. Потому как люди по природе своей не злы, не кровожадны. Они просто восприимчивы и хотят ощущать себя в безопасности, только и всего. Поэтому согласны платить кровью и страданием за эту безопасность. Они перестают видеть во враге человека прежде всего, больше не могут разглядеть в нем подобие самого себя, ровно такого же, как он сам, желающего дышать, есть, смеяться – просто жить.

Слушая все это, Лидия вспоминала удивление Клары по поводу