Комментарии к материалистическому пониманию истории - Дмитрий Евгеньевич Краснянский

структурами, с одной стороны, и аграрным феодализмом с другой, то, какое отношение все это имеет к России? Феодализм здесь отсутствует, а нобиларные структуры трудно различимы. Вернее же сказать, это псевдонобиларные структуры, поскольку торговля и промышленность выступают здесь, прежде всего, как коммерческая деятельность политарного государства. Нужно иметь слишком зашоренный догмами взгляд, чтобы не заметить различий даже на феноменальном уровне между абсолютизмом Людовика XIV и «абсолютизмом» Петра I.93

§ 2. Второй проект. Трансформация поместного политаризма. Имперская Россия: от Петра I до Александра II

Московское царство неудержимо тяготело к экономической, политической, идеологической автаркии. И это тяготение с неизбежностью следовало из самой сущности этого общества. Если бы Московское царство возникло в четвертом тысячелетии до нашей эры, то оно могло бы спокойно существовать тысячи лет, не изменяясь по сути, и лишь время от времени, переживая чудовищные катастрофы и распад, после которых вновь возрождалось бы, как птица Феникс, из пепла. Нечто подобное мы и наблюдаем в жизни политарных цивилизаций древности и средневековья. Но проблема в том, что Московское царство возникло в тот момент, когда в непосредственной близости от его границ свершался эпохальный перелом всемирно-исторического масштаба – в Западной Европе зародился и окреп капитализм.

Если вдуматься, то станет ясно, что это событие из разряда тех в истории человечества, которые можно пересчитать по пальцам одной руки. Фактически, таких событий на данный момент всего три – появление человечества, переход к производящему хозяйству и цивилизации, возникновение индустриального общества, то есть капитализма. Последнее особенно существенно. Капитализм – это общественная форма, в которой формируется и существует индустриальное общество. Речь идет, естественно, о наличной исторической перспективе. Возникновение homo sapiens означало приговор всему живому на Земле, оно стало законной добычей человека разумного. Аграрные классовые общества явились приговором для племен охотников и собирателей. Капитализм означает неизбежный конец всех традиционных некапиталистических общественных форм. Во времена Древнего Египта многие племена могли быть спокойны, ибо знали, что воины фараона никогда не доберутся до них. Ныне же, ни одно традиционное общество не может пребывать в беззаботности – рано или поздно у его границ возникнут сначала торговцы, а за ними и армады броненосцев. Наивно думать, что эти броненосцы плод хитрого европейского ума, или, на худой конец, посланцы особой «материалистически ориентированной» цивилизации. Если бы это было так, то аборигены могли бы перенять пару тонких приёмов и создать нечто подобное. Либо же обаять жестоких пришельцев утонченной духовностью своего мира. Но секрет в том, что сама капиталистическая общественная структура неразрывно связана с массовым производством и безудержным технологическим прогрессом. Мыслить капитализм в категориях штучного производства и технологической стагнации, это то же самое, что мыслить огонь вне движения. Рыночная конкуренция и машинное производство высвобождают чудовищную продуктивность, по своей мощи сопоставимую с колоссальной энергией расщепленного атома. Эта же структура с неизбежностью порождает наиболее эффективную на данный момент систему управления – демократию. В целом же, капиталистическое общество продуцирует такой идеал свободной, вольготной жизни отдельного человека, который оказывается неудержимым магнитом для миллионов и миллионов подданных традиционных государств. В этом отношении весьма характерно замечание одного чиновника администрации Бориса Годунова: русского человека выпускать за границу нельзя – он там такого насмотрится, что обратно под государеву руку возвращаться не захочет.

Таким образом, традиционные общества органически неспособны к конкуренции и противостоянию капитализму. Если это им и удается в отдельный момент, то в длительной временной перспективе это всегда заканчивается плачевно. Традиционное общество оказывается неспособным выстроить социально-экономические и политические структуры, которые бы порождали такой же шквал новаций. И они не способны создать необходимую массу общественного продукта, который мог бы обеспечить стабильное функционирование этих структур. Фактически, можно говорить о Вызове, который предъявляет капитализм самим фактом своего существования всем традиционным обществам. И чем более развит капитализм, тем труднее игнорировать этот Вызов.

В XVI–XVII веке капитализм лишь формировался, но его Вызов уже явственно ощущался Московским царством. Конечно, московская элита не могла мыслить в категориях, в которых мыслит современный продвинутый социальный теоретик, но серия чудовищных, военно-политических катастроф явно свидетельствовала, что не всё ладно на Руси. Начиная с середины XVII в. в Московии отчетливо наблюдаются прозападные настроения, которые, в итоге, выливаются в попытку Петра I изменить российскую цивилизационную матрицу. Теперь речь идет о том, что, не меняя общей политарной парадигмы, элита пытается модернизировать её посредством заимствования «западных» технологий и отдельных политических институтов. Парадигма «автаркии» сменяется парадигмой «заимствования». Все последующие после Петра цари либо пассивно поддерживали эту парадигму, либо пытались развить (Екатерина II, Александр I).

Эпоха Петра I весьма двойственна. С одной стороны, это высший пик поместного политаризма. В это время масштабно задействуются все ресурсы политарного государства ради его модернизации. Проникновение государства в жизнь общества становится почти тотальным. Дворянство не только мобилизуется на государеву службу, но от него требуют и кардинальной смены всего образа жизни. Малейшее сопротивление карается лишением всех прав и состояния. Крестьянство также мобилизуется посредством новой налоговой системы, принудительных работ, ужесточения регистрационного контроля. Церковь окончательно оказывается подчиненной государству и превращается в один из его институтов. Дело доходит до того, что Петр законодательно обязывает нарушать тайну исповеди в государственных интересах. Создается разветвленный бюрократический аппарат, который тотально пытается контролировать общество.

С другой стороны, этот высший пик поместного политаризма оказывается отправной точкой его разложения. Нарушение экономической, политической, идеологической автаркии, ликвидация поместного войска приводят к ослаблению политарных пут. В середине XVIII в. появляется возможность освободить дворянство от обязательной государственной службы с сохранением за ним поместий. Начинает формироваться институт частной собственности. Кроме того, потребность в образованных людях способствует возникновению идеологической оппозиции.

Но в то же время основания для политаризма сохраняются. Огромная регулярная армия нуждалась в промышленности и развитом бюрократическом аппарате. Трагедия состояла в том, что эти вещи возникли на Западе, на базе развития капитализма. Они стоили дорого, но западное общество могло позволить их себе. Россия же вынуждена была их создать, не имея адекватной им экономической и социальной базы. Всё это легло непосильным бременем на страну. Вследствие этого, институты, которые на Западе во многом способствовали экономическому прогрессу и процветанию, в России вели к массовому обнищанию подданных. Население, вынужденно финансируя эти государственные проекты, оказывалось не способным накопить необходимые финансовые ресурсы, которые оно могло бы вложить в промышленность и торговлю.

Более того, эти институты не были автохтонными и посему нуждались в политарном государстве. В течение XVIII – первой половины XIX вв. этот разрыв все более увеличивался, пока не привел к полному краху всей системы.

Парадигма «заимствования» поначалу была достаточно эффективной – капитализм делал только первые шаги и «тактика Кунктатора» еще могла