Комментарии к материалистическому пониманию истории - Дмитрий Евгеньевич Краснянский

быть уничтожено, а люди убиты или уведены в неволю, функция организации устойчивого политического целого становится не менее значимой, чем материальное производство.

Московское царство испытывало неимоверное давление со стороны Степи, и эта борьба продолжалась вплоть до конца XVIII в. В качестве иллюстрации мы могли бы привести десятки описаний жесточайших набегов татар на Русь. Достаточно было вспомнить хотя бы одно нашествие Девлет-Гирея в 1571 г., когда Москва была сожжена дотла, а сотни тысяч людей либо убиты, либо уведены в рабство. Но мы процитируем лишь одно место из историка XIX века Н. И. Костомарова (1817–1885): «Мы прожили каких-нибудь лет пятьдесят с небольшим на свете, а помним виденных нами в юности престарелых жителей южных (даже не совсем крайних) губерний, которые в качестве воспоминаний своего детства рассказывали нам о страхе татарских набегов, которому подвергались земледельцы; последние тогда не слишком заботились о выгодах оседлого житья, опасаясь, что, быть может, придется покинуть свое гнездо и бежать, куда глаза глядят».74 Как видим, еще во второй половине XIX в. страшные татарские набеги были не столь уж давней историей.

Соответственно, во всё время своего существования Московское царство прилагало гигантские усилия по защите границ. Была создана и постоянно поддерживалась мощная оборонительная линия со стороны Степи. Она требовала гигантских средств и людских резервов. Условно говоря, материальное производство России давало средств в несколько раз меньше, чем производство Запада, а тратить России на оборону приходилось в несколько раз больше, чем Западу. Даже миниатюрные армии западных государств оказывались для них непосильным бременем, заставляющим государство постоянно балансировать на грани банкротства. Сколь же чудовищным грузом для нищей России оказывалось содержание «огневого наряда», линии крепостей и их гарнизонов!

Но одной оборонительной линии было недостаточно, Московское царство должно было выставлять почти каждый год огромную армию. Эта армия не могла быть подобной тем, что были приняты в то время в Западной Европе – небольшая армия профессионалов-наемников. Татары приходили на Русь в числе десятков и сотен тысяч. Это была сплошь кавалерия, мобильная и неуловимая. Они шли широким охватом, уничтожая всё на своем пути. В этой ситуации армия европейского типа в десять-двадцать тысяч человек, состоящая в основном из пехоты, была бы бессильна. Московское царство должно было выставить армию, не во многом уступающую в числе татарам, конную и соответственно вооруженную. В XVI в. содержание небольшой армии из наемников было для европейских государств тяжелым бременем. Очевидно, что армию в несколько десятков тысяч профессиональных кавалеристов не могли позволить даже они. А Россия была значительно менее развита, чем Европа. Единственным выходом в этой ситуации было создание поместного войска. Весьма характерно, что ко времени возникновения Московского царства, то есть ко времени Ивана III, явственно обнаруживаются основные черты поместной системы. В XVI в. эта система становится всеобщей.

В этом отношении, обозначение Московского царства, как феодального общества, глубоко некорректно. И поместное землевладение, и крестьянская община были порождением государства. Они имеют мало общего с институтами удельной Руси. Более того, вся структура этого общества была выстроена вокруг потребности в государственной мобилизации всего и вся для обороны. Не имея возможности содержать поместное войско, государство отдает ему в «кормление» поместья. Но, ежегодно требуя службы от помещика, оно должно было обеспечить условия, при которых этот помещик мог бы нести свою службу. Закрепощая помещика,75 оно не могло не закрепостить крестьянина. И тот, и другой оказывались мобилизованными на государственную службу. «Строго говоря, прикрепленные к земле крестьяне не принадлежали своим помещикам; они были glebae adscripti. В документах Московского периода всегда проводилось различие между крепостными и рабами – холопами».76

«Одна из аномалий истории общественных отношений в России состоит в том, что хотя крепостное право играло первостепенную роль в эволюции страны, юридическая сторона всегда оставалась весьма смутной. Не было издано никакого указа о закрепощении крестьян, и монархия никогда официально не давала помещику права собственности на его крепостных. Крепостничество выросло на практике из скопления множества указов и обычаев и существовало с общего согласия, но без недвусмысленного официального благословения. Всегда подразумевалось (хотя, опять же, не говорилось вслух), что помещики, на самом деле, не являются собственниками своих крепостных, а скорее, так сказать, руководят ими от имени монархии, каковое предположение стало особенно правдоподобным после того, как Петр и его преемники сделали помещиков государственными агентами по сбору подушной подати и набору рекрутов».77

Более того, создав большой слой помещиков и выступив для него единственным источником существования и всяческих благ, государство получило социальную опору для поглощения всего общества. Именно в тот момент, когда эта система сложилась окончательно, начинается, так называемая, «самодержавная революция» Ивана IV, окончательно уничтожившая последние очаги экономической и политической оппозиции государству.

Уже во время Московского царства начинают складываться основные принципы российской имперской политики.78 В это время Московское царство стремительно растет, поглощая всё новые территории и новые этносы. «Между вступлением на престол Ивана III в 1462 г. и смертью его сына Василия III в 1533 г. территория Московского государства выросла более чем в шесть раз (от 430 тыс. кв. км. до 2800 тыс. кв. км.). Но самые большие завоевания были еще впереди. В 1552 г. Иван IV захватил с помощью немецких военных инженеров Казань и, таким образом, устранил главный барьер на пути русской экспансии в восточном направлении. Со времени вступления Ивана на престол в 1533 г. и до конца XVI в. Московское царство удвоилось в размере – с 2,8 до 5,4 млн. кв. км. На всех завоеванных территориях проводились массовые конфискации земли. В первой половине XVII в. русские охотники за пушниной прошли, практически не встретившись с сопротивлением, через всю Сибирь и в замечательно короткое время добрались до границ Китая и берегов Тихого океана. Шедшие за ними по пятам царские чиновники объявляли эти земли царской собственностью. Лет за пятьдесят Россия, таким образом, добавила к своим владениям еще 10 млн. кв. км. Уже в середине XVII в. русские цари правили самым большим государством на свете. Владения их росли темпами, не имевшими себе равных в истории. Достаточно будет сказать, что между серединой XVI в. и концом XVII в. Москва приобретала в среднем по 35 тысяч кв. км. – площадь современной Голландии – в год в течение 150 лет подряд».79

Причем, необходимо отметить своеобразную специфику российской империи. Она не имела колоний и не практиковала жесткую эксплуатацию провинций. Более того, она не имела политически доминирующего этноса. Русское дворянство в XVII в. на две трети имело иностранное происхождение. Русские же крестьяне часто оказывались крепостными нерусского помещика. Как правило, русский народ оказывался в худшем положении и подвергался более интенсивной эксплуатации, чем большинство народов российской империи.

К тому несколько причин:

1. Российский поместный политаризм имел тенденцию к