Комментарии к материалистическому пониманию истории - Дмитрий Евгеньевич Краснянский

беспрестанному поглощению всё новых территорий, поскольку поместная система требовала все новых поместий, что, в конечном счете, означало увеличение военной и политической мощи государства. Кроме того, российское государство стремилось взять под контроль смежные с ним пространства для обеспечения своей безопасности.

Этот процесс имел своим двигателем поместное политарное государство, ядро которого базировалось в Великороссии. Сущность этой системы – всеобщая мобилизация на государственные нужды. Соответственно, какие-либо ослабления и привилегии для великороссов могли положить начало к разрушению этой системы. Весьма показательно, что разложение поместного политаризма было положено жалованными грамотами российскому дворянству XVIII в.

2. Даже если бы и было такое желание – облагодетельствовать великороссов за счет инородцев, то политарное государство не имело к этому возможностей. Оно в большинстве своем поглощало слаборазвитые, небогатые народы,80 которые были слабо пригодны для эксплуатации. Хотя в Сибири некоторая эксплуатация всё же осуществлялась, но она всегда сдерживалась тем обстоятельством, что чрезмерно эксплуатируемые в любой момент могли откочевать в глухие места.

3. Другим обстоятельством, препятствующим чрезмерному давлению политарного государства на покоренные народы, была слабость средств к их удержанию в рамках российской империи. Подобное давление предполагает развитость инфраструктуры. Эта инфраструктура могла бы быть создана в результате масштабной колонизации вновь приобретенных земель. Именно это мы наблюдаем в районе Поволжья, которое было достаточно быстро освоено русской стихийной81 колонизацией. В результате этого, оно уже в XVII в. было включено в ядро политарного государства.

Что же касается «диких» восточных земель, появление здесь развитой инфраструктуры было фрагментарным. В XVII в. «между Уралом и лежащей в 750 км. от него столицы Сибири – Тобольском проживало 10 тыс. человек».82 Столь низкая населенность не давала основы для проведения масштабной политарной политики.

В западных же областях83 империя не решалась на жесткие меры. Как по причине страха, что эти области склонятся в сторону близ лежащих государств, так и вследствие прозападной ориентации послепетровской России.

4. В том же направлении – безболезненное поглощение пространства – работала и русская колонизация. Несмотря на отдельные эксцессы, проникновение русских колонистов на новые земли было достаточно безболезненным.

После покорения Центральной и Южной Америки автохтонное население резко сократилось в результате болезней и чудовищной эксплуатации его испанцами на плантациях и рудниках. Но оно выжило, поскольку пришельцев было относительно немного.

Аборигены Северной Америки были уничтожены почти полностью. Это произошло в результате чудовищного наплыва, в течение нескольких столетий, массы европейских колонистов. Эпидемии также сделали свое дело.

Как мы уже отметили, завершение формирования политарной системы в России минимизировало ее возможности колонизации. Закабаленные россияне рьяно стремились улизнуть от всевидящего государева ока. Но государство не могло позволить, чтобы это бегство свершилось. В результате на вновь присоединенных «диких» территориях в качестве колонистов появлялись немногие. Земли было много, и это не порождало антагонизма между колонистами и местным населением. К тому же, в случае проблем это местное население всегда могло откочевать. Так же, многие из колонистов были беглыми, и вести себя чересчур активно было не в их интересах.

Кроме того, колонисты и автохтонное население имели различный хозяйственный уклад. Русские были земледельцами, местные же – охотниками и собирателями, либо кочевниками. Подобный параллелизм снижал уровень противоречий между ними.

5. Влияние традиций. Московское царство формировалось в теснейшем контакте с Золотой Ордой, которая унаследовала традицию этнического универсализма Монгольской империи. Усвоение этой традиции было тем более органичным, поскольку подобная же традиция была присуща еще Киевской Руси.

Она получила естественное продолжение в рамках Московского царства, благодаря всё той же системе поместного политаризма. Элита этого общества формировалась на основе службы государю. Соответственно, при поглощении новых территорий, покоренная элита включалась в господствующий класс. Важным здесь оказывалось не этническое происхождение, а принадлежность к служилым людям. Единственным критерием лояльности по отношению к доминирующей государственности оказывался конфессиональный признак – принятие православия было обязательным.

Кроме того, если учесть, что политарное государство испытывало к своим подданным такое же недоверие, как и к внешнему миру, и часто вело себя, как оккупационная власть,84 то использование иноэтничных служилых людей оказывалось предпочтительным.85

Помимо всего прочего, выходцы с запада оказывались носителями более высоких административных, военных и промышленных технологий. Соответственно, их включение в политарную элиту было весьма выгодным.86

6. Что же касается широкой миролюбивой души русского народа-богоносца, то эту тему мы предоставим развить патриотически настроенным авторам.

Теперь рассмотрим вопрос: почему Московская Русь не является феодальным обществом?

Фактически, феодализм есть специфическая форма политического освоения пространства, но не только. В ситуации отсутствия развитой инфраструктуры, малонаселенных, заброшенных пространств, пресечения товарно-денежных отношений и рынка, существование централизованного бюрократического государства, опирающегося на регулярные вооруженные силы невозможно. Единственный способ осуществить контроль территории – поручить её специальному уполномоченному и предоставить ему, извлечь средства управления из самой этой территории. Военной опорой для властвующего в этой ситуации оказывается группа людей, которым в свою очередь поручен контроль на отдельных местах. В течение нескольких столетий эти структуры обслуживают центральную власть и оказываются слабо выраженными. Более того, они являются во многом порождением этой власти. Порождением настолько эффективным, что дают возможность власти взлететь на высоту империи. Однако этот взлет был ситуативным, поскольку феодальные структуры могут вполне обходиться и без центральной власти. Феодальная раздробленность неизбежна. Она могла бы быть сдержана при наличии мощной постоянной внешней угрозы, но таковой не было.87 Королевская власть не исчезает, но она становится фиктивной. И только в тех случаях, когда власть оказывается в руках крупнейшего землевладельца, она временно укрепляется. Но, поскольку, это укрепление связано с щедрыми пожалованиями из королевского домена, постольку в какой-то момент король оказывается голым. Средневековье демонстрирует массу примеров подобной цикличности.

Сущностью феодализма является феномен расщепленной собственности, выражающийся на политическом уровне в «лестнице вассалитета». Феномен расщепленной собственности проявляется в том, что владение (прежде всего земля), оказывается объектом собственности со стороны нескольких субъектов. Но это не коллективная собственность, поскольку право на владение расщепляется и распределяется частями по множеству этажей социальной иерархии. Условием для получения своей доли собственности является служба или различные выплаты. Причем все этажи этой социальной конструкции жестко фиксированы, что выражается в принципе «вассал моего вассала, не мой вассал». Эта жесткая фиксация часто порождает почти абсурдные, с современной точки зрения, ситуации. Например. Если французский король становится собственником какого-либо феода, то это не означает, что этот феод выпадает из прежней структуры собственности. Сюзерен имеет полное право получать с этого феода положенную ему рыцарскую службу. Складывается очень странная ситуация, когда сюзерен может призвать на службу верховного сюзерена – короля. Ситуация разрешается юристами тем, что подобное положение вещей рассматривается как нормальное, а следствие, вытекающее из него, как ненормальное. Выход – король не должен являться по призыву сюзерена этого феода, но должен выплачивать денежный эквивалент, предоставляемый феодом службы.

Подобная