Комментарии к материалистическому пониманию истории - Дмитрий Евгеньевич Краснянский

или добавлять те или иные части. Чем более непоследовательно осуществляется модернизация общества, тем больше в нем перекосов, дисбалансов, деструктивной энергии взрыва. Первая мировая война была битвой капиталистических гигантов, всесторонней проверкой степени модернизированности общества. Те страны, что имели серьезные внутренние дефекты, просто не прошли эту проверку – они были сметены социальными взрывами и революциями.

Третий цивилизационный проект, проект демонтажа политарной системы, закончился чудовищной катастрофой. Обычно эту катастрофу называют революцией 1917 года. Это и верно и неверно. Всё началось как буржуазно-демократическая революция, но в итоге российское общество, изначально выстроенное в политарных алгоритмах, просто не выдержало этого социального потрясения. Разрушение самодержавного, полицейского государства вызвало цепную реакцию распада всех структур. Фактически, мы имеем дело с катастрофой, какие частенько можно наблюдать в истории политарных обществ древности. Российский политаризм в одночасье рухнул, увлекая за собой и городской капитализм, и церковь, и искусство, и науку, и бюрократию, и правящий класс. Весь 1917 год – это стремительный и полный распад Российской империи. На месте сложноструктурированного и иерархи-зированного общества образовалась социальная «жижа», чреватая в будущем самыми разнообразными исходами. Фактически, произошел возврат к базовым элементам политарного общества. Все сложнейшие цивилизационные наработки российского общества в деревне были сметены базовым элементом политаризма – общиной. В городе же они были сметены восстанием продуктов разложения политаризма – люмпен-пролетариатом.

Некоторые западные авторы (Т. фон Лауе, Л. Кочен, Б. Мур, Т. Шанин) и авторы отечественные (Ю. И. Семенов, Г. Завалько) рассматривают русскую революцию как событие, направленное на преодоление отсталости России, её зависимости от развитых капиталистических стран Запада. В предельном случае русская революция интерпретируется как национально-освободительная революция. Подобный взгляд есть ретроспективная интерпретация этих событий. Фактически, он восходит к послереволюционному теоретизированию большевиков, которые пытались всячески оправдать и облагородить совершенный ими переворот.

Безусловно, Россия значительно отставала от Запада,98 но темпы, которыми она развивалась, внушали уверенность, что это отставание будет преодолено. Необходимость «революции запоздалой модернизации» или национально-освободительной революции в России хорошо очевидна для современных теоретиков, которые ретроспективно проецируют свои взгляды на исследуемое событие. Но ничего подобного мы не находим в идеологиях и программах самих участников революций. Даже большевики не заявляли подобного тезиса во время революции и гражданской войны.

Кроме того, в чем выражалась зависимость России? В присутствии иностранного капитала? Участие иностранного капитала в США весьма высокое, но никто не говорит, что США – зависимая страна. Царские долги? Однако их доля, относительно экономики страны была ничтожной. Более того, долги СССР многократно превышали объем долгов царского правительства. Но никто не говорит о том, что СССР – был зависимой страной. Кроме того, после первой мировой войны и Англия и Франция имели чудовищные долги перед США, но никто не говорит об их зависимом статусе.

Что же касается марксистов, утверждающих национально-освободительный характер русской революции, то их логика понятна. Они оказываются жертвой догматизма ортодоксального марксизма. Этот марксизм с его линейно-стадиальной схемой и верой в скорый крах капитализма знает для эпохи капиталистической формации лишь три революции: буржуазная, социалистическая, национально-освободительная. Имея эти три варианта, незадачливому теоретику не приходится особенно трудится. Русская революция – не буржуазная революция. Русская революция – не социалистическая революция – здесь отдадим должное: надо быть продвинутым марксистом, чтобы признать это. Следовательно, по методу исключения выходит, что русская революция – это национально-освободительная революция.

Кроме того, марксистов подводит и тот дух провиденциализма, что позаимствован ими у Гегеля. Они полагают, что если революция началась, то она обязательно должна закончиться чем-то, что будет очередной ступенью в поступательном движении человечества. То, что революция может закончиться просто распадом социального организма с самыми разнообразными последствиями, им просто не приходит в голову. Именно из этого догматизма и начетничества и вытекают умозрительные оценки русской революции как национально-освободительной. Тем более что при такой оценке можно сохранить свое сугубо положительное отношение к ней.

Мы не считаем подобный способ теоретизирования приемлемым. Как и во многих других случаях здесь налицо чудовищный разрыв между традиционной, устаревшей теоретической схемой и реальными фактами. Конечно, в ситуации этого разрыва можно до последнего держаться за устаревшую схему. Это упорство даже вызывает некоторое уважение – чтобы было с научными теориями, если бы не находились люди, готовые защищать их до последнего? Но в случае с традиционным марксизмом пришло время не бездумной глухой обороны, а творческого изменения неадекватных схем.

Русская революция не являет из себя чего-то особенного и удивительного. Она является революцией в западном смысле этого слова лишь по видимости. Реально же русская революция – это обвал политарных структур, социальный взрыв, уничтоживший старое общество. Итогом было полное разжижение социальных структур и последующая ожесточенная конкуренция различных сил за власть, а значит и за возможность восстановить порядок. Большевики оказались в этой ситуации наиболее эффективной силой. Их эффективность заключалась в том, что при всем своем идеологическом романтизме они были законченными прагматиками и реалистами. Они использовали наиболее эффективные методы. А в России наиболее эффективными методами по поддержанию и восстановлению порядка всегда были методы политарного государства. Большевики делали все, что всегда делало российское государство, но они придали этим методам тотальную масштабность и последовательность системы. Большевизм, таким образом, есть квинтэссенция всей парадигмы российского политарного государства. Итогом их усилий явилась реставрация в абсолютизированных формах традиционного российского политаризма, но на новой основе. Начиная с 1917 года, традиционный политаризм трансформируется в индустрополитаризм.

§ 4. Четвертый проект. Индустрополитаризм. Советская Россия: от Ленина до Горбачева

Исторически советский индустрополитаризм складывается под воздействием двух обстоятельств:

1. Тотальный разгром старого общества предполагает тотальную политическую организацию и тотальную мобилизацию всех ресурсов.

2. Устранение прежней элиты означало и устранение социальных групп, организующих производство. Большевики должны были теперь организовать это производство на каких-то других основаниях.

Доктринальные игры советской власти с рабочим самоуправлением (фабзавкомы) очень быстро закончились, поскольку последнее было не в состоянии обеспечить ни тотального контроля, ни тотальной мобилизации ресурсов. Кроме того, почти сразу выяснилось, что рабочее самоуправление означает хаос на производстве. В этой ситуации выход был лишь один – назначение на производство полновластного представителя государства, чиновника и подчинение ему всего и вся. Каждое последующее десятилетие советской власти означало всё большее огосударствление производства и всей жизни общества. И это вовсе не случайно.

И доктрина марксизма, и реальные потребности удержания власти требовали перевода средств производства из рук частника в руки государства. Но если производство принадлежит государству, то оно и управляется государством, вернее, представителями государства – бюрократией. Маркс же совершенно справедливо утверждал: тот, кто господствует на производстве, тот господствует и во всем обществе. Или, проще говоря, тот, кто является хозяином производства, оказывается и хозяином общества в целом. И с этим ничего не