Комментарии к материалистическому пониманию истории - Дмитрий Евгеньевич Краснянский

может поделать даже Конституция, поскольку базис определяет надстройку, а не наоборот. Если реальные отношения в базисе предполагают господство на производстве чиновника, то все надстроечные структуры будут подчиняться именно этому обстоятельству, а не задекларированным принципам.

Этот закон начал действовать с первых же шагов советской власти. К 1920 году даже коммунистические лидеры в один голос с прискорбием констатировали тотальную бюрократизацию советского общества. Но ничего поделать с этим они уже не могли. В свете этого особенно жалкой выглядит идея Ленина о создании Рабоче-крестьянской Инспекции. Марксист Ленин наивно полагает, что если удастся найти 100 сознательных рабочих и 100 сознательных крестьян и сделать их ведущими инспекторами, то проблема будет решена. 200 сознательных трудящихся – вот подлинная гарантия формационной идентичности советского общества!

Советский индустрополитаризм привел к высшему пику традиционную мифологему россиян о всесильном и всеблагом государстве. Российский человек, столетиями пребывающий в чреве Левиафана-Го-сударства, воспринимает государство как естественную и животворящую среду. Все социальные проблемы и беды, все задачи и цели будут разрешены и исполнены, если подключить к ним всесильное государство. Государство представляется некоей сакральной сущностью, которая при необходимости может из ничего извлекать бесчисленные горы общественного богатства и средства к разрешению любой проблемы.

Эта мифологема находится в разительном противоречии с реальной российской жизнью. Иначе и быть не может. Ведь государство это не ангел, витающий средь нас, и утешающий вдов и сирот, а социальный институт, реальное тело которого составляет чиновничество. И любой вменяемый человек хоть немного познакомившийся с нравами и практикой чиновничества знает, что это за люди. Главный интерес чиновника – продвижение по служебной лестнице в результате одобрения начальства. Это одобрение проще всего заслужить не реальным исполнением дела, а лестью, интригами и правильно составленными отчетами. История России и других стран неизменно демонстрирует: то, что попадает в полновластное ведение чиновника, начинает хиреть и разваливаться.

На бытовом уровне российский человек отлично знает это и предлагает бытовую же панацею – нужен Хозяин. В этой идее есть здравое зерно. Проблема чиновничества, бюрократии – это проблема контроля. Бюрократия может сносно функционировать, находясь под неусыпным контролем. Но вопрос в том и состоит: Кто будет осуществлять этот контроль?

Российский человек уповает на царя или президента. И вся российская жизнь проходит под знаком ожидания, что вот-вот, наконец, объявится добрый Хозяин, который и наведет порядок. И, время от времени, этот Хозяин появляется, но узнают россияне об этом лет через 20 или 100 по окончанию его правления. В действительности же, каждое последующее правление оказывается столь удручающим, что предыдущее начинает представляться раем. Иначе и быть не может, поскольку даже если добрый правитель и занимает положенное ему место, то он оказывается, изолирован от управляемой страны чудовищной толщей лукавого и хитроумного бюрократического аппарата.

Коррупция и имитация деятельности – непреодолимое зло, терзающее все общества, отдавшие себя в руки бюрократии. Существует лишь один способ более-менее эффективного контроля над бюрократией – гражданское общество, которое возвышается над государством. В современном обществе социально-экономической основой такой силы являются доминирующие структуры частной собственности. Пока эти структуры не укоренятся в России, мы не сможем преодолеть извечного хаоса и неустроенности российской жизни.

Еще раз: политаризм, это такая общественная формация, при которой коллективный субъект (государство) выступает на социальном поле как тотальный и единственный, или доминирующий субъект. Все остальные субъекты при этом выступают либо как агенты этого «сверхсубъекта», либо как его сателлиты. В этом отношении советский индустрополитаризм, с одной стороны, глубоко типичен, с другой стороны – являет новую, ранее не известную форму политаризма. Все предыдущие формы политаризма были характерны для аграрных обществ. На этой базе политаризм был эффективен, он был адекватен ей, и мог существовать тысячелетия. Но невозможно говорить о подобной же эффективности и адекватности в отношении политаризма как формации индустриального общества. Возникновение индустрополитаризма разумно рассматривать как вероятностную закономерность, действующую в ряде стран при их переходе из аграрного состояния в индустриальное.

Таким образом, последние 300 лет Россия непрерывно пытается преодолеть барьер, отделяющий аграрное общество от индустриального, политарное общество от капиталистического. В этом отношении советский индустрополитаризм является контрдвижением. Но не в чистом смысле этого слова. Фактически, мы имеем дело, с суперпопыткой осуществить построение индустриального общества путем мобилизации всех ресурсов старых, традиционных методов, то есть методов политаризма. Здесь новое содержание оказывается в глубочайшем противоречии старой форме.

Можно выявить следующие основные черты советского индус-трополитаризма: Государство – главная ценность и доминирующий субъект во всех сферах социального поля: общенародная (де-факто, государственная) собственность на деле оказывается собственностью коллективного собственника – бюрократии. Партийно-хозяйственная номенклатура – это класс политархов, список лиц, допущенных к владению, распоряжению и использованию, и, в то же время, реестр лиц, представляющих власть владеть, распоряжаться и использовать. Партийное государство. Сохранение либо восстановление в новых одеждах старых политарных черт: традиционность, консерватизм, патернализм, примат коллективного перед индивидуальным, общинность, круговая порука, произвол, культ правителей и господствующей идеологии, монологизм…

Все эти черты выглядят мало привлекательно и, очевидно, что большевики создавали подобную структуру не из любви к ним. Они руководствовались соображением максимальной эффективности и надеялись перемолоть все отрицательные последствия своих шагов. В ситуации гражданской войны и хаоса, в ситуации последующей стремительной индустриализации политарная структура оказывалась наиболее действенной. Индустрополитаризм обладает исключительной способностью к мобилизации во всех сферах, что порождает устойчивость в момент кризиса. Он может заплатить любую цену за достижение желаемого результата и в силу этого способен к рывку в нужном направлении.

Советский индустрополитаризм сложился не сразу, его формирование шло в несколько этапов.

Гражданская война. Как мы отметили выше, события октября 1917 г. не были социалистической революцией, хотя и проходили под социалистическими лозунгами. Безусловно, первоначально большевиков поддержали крупные индустриальные центры: значительная часть пролетариата и различные городские слои. В период гражданской войны, время от времени большевики опирались на поддержку крестьянства. Это происходило в те моменты, когда интересы крестьянства ситуативно сближались с интересами большевиков. Но по мере разворачивания гражданской войны поддержка вышеозначенных сил стремительно убывала. К 1921 г. большевистская власть оказалась в социальном вакууме. В результате деиндустриализации пролетариат большей частью рассеялся, а оставшаяся часть находилась в пассивной оппозиции. Недовольство же крестьянства вылилось в масштабную крестьянскую войну.

Большевики удержались у власти и победили не за счет поддержки пролетариата и крестьянства, а за счет опоры на гигантский государственный, бюрократический аппарат и безусловную поддержку национальных меньшинств. Поскольку же гражданская война была борьбой «бессильных», эти два фактора оказались решающими.

В некотором смысле индустрополитаризм сконструировал сам себя. Забавно, но похоже, это тот редкий случай, когда барону удалось вытянуть за волосы самого себя из болота. Дело в том, что с самого начала большевики в еще большем масштабе, чем