История христианства - Кирилл Юрьевич Галушко

материальной скромности. В результате этой масштабной акции все активы были посчитаны, бюджеты определены и существенно урезаны, а имущество в значительном объеме передано государству вместе с крепостными душами. Впрочем, часть бюджета планировалось потратить на пенсии военным.

Иными словами, служители РПЦ перешли на штатный оклад. И тут мы вновь должны вспомнить, что епископат до конца XVIII века в РПЦ вербовался из украинцев и выпускников Могилянки. В плане образования состояние российского клира оставалось печальным. Высшие учебные заведения возникали спорадически и вскорости гибли. Это прекрасно сформулировал атеистический советский историк церкви Николай Никольский: «…вербовать епископов преимущественно из украинцев правительству приходилось поневоле, ибо киевская академия была, в сущности, единственной дельной богословской школой; московская Славяно-греко-латинская академия влачила жалкое существование, была почти что без учителей и без учеников. Между тем назначать на архиерейские должности людей, не получивших богословского образования, правительство не решалось, ибо управление епархиями еще более, чем управление губерниями, требовало специальных познаний, которые можно было получить только в духовной школе… Киевская академия находилась под сильным влиянием католических духовных школ, и потому ее питомцы очень часто совершенно неожиданно для светской власти обнаруживали строптивость и склонность к собственной, независимой от светского вмешательства церковной политике».

Правда, это противоречит гиперлояльности могилянцев Прокоповича и Яворского…

Против екатерининской политики секуляризации выступил ростовский архиепископ Арсений Мацеевич, еще один могилянец. Кроме иных критиканских измышлений, Мацеевич сравнил российское правительство с татарскими ханами и турками. Татары не только никогда не стремились отобрать у церкви имения, но наделяли ее новыми и освободили от дани, а турки, ограничившись налогом, вообще не вмешивались в управление церковью. Российское же правительство, по мнению Мацеевича, стремилось присвоить все церковное имущество и поставить гражданский закон выше церковного, хотя должно быть наоборот. В итоге Мацеевич отправился в Ревельскую (Таллиннскую) крепость. Екатерина была эффективным управляющим.

Случались парадоксы и исповедального характера. Некоторые обер-прокуроры при Екатерине были атеистами, но их фискальная функция по отношению к православной церкви этим лишь укреплялась и приобретала масштабы борьбы с коррупцией. Из догматических вопросов возникали и политические: например, какая степень родства позволяет вступать в брак. Как оказалось, православие не принимало ранее во внимание степень родства Екатерины с ее супругом Петром III, что влияло на легитимность власти императрицы. Но теперь не пришлось даже переписывать «Номоканон», Синод просто отозвал свое «глупое» возражение.

Внук Екатерины Александр I тоже с пониманием относился к церковным делам. Он назначил обер-прокурором Синода своего старого товарища Голицына. Тот был атеистом и так и говорил: «Какой я обер-прокурор Синода? Вы знаете, что я не имею веры». Но порядок есть порядок, и Голицын стал «по-язычески добросовестно» исполнять свои обязанности, не отказываясь принимать от архиереев иконы в подарок.

В 1817 году была обнародована новая, и вовсе «языческая» реформа: было учреждено министерство духовных дел и народного просвещения, и ему был подчинен Синод в качестве одного из отделов, самое забавное, что вместе с лютеранской обер-консисторией, коллегией по делам католической церкви и департаментами, заведовавшими нехристианскими вероисповеданиями. Обер-прокурор превратился в директора департамента, а Синод – в совещание при нем.

Синод впоследствии протестовал, но вяло, лишь сумел вернуть себе статус отдельного ведомства. При реформах церкви в России всегда были полезны офицеры. Проводивший это преобразование обер-прокурор Протасов, кавалерийский генерал, нагнал на свою новую команду «страх и трепет», «дух из всех повышиб», «сонмом архиерейским, как эскадроном на ученье, командовал». И это помогло.

Нельзя, конечно, сказать, что все российские пастыри были профанаторами или неверующими. Хватало у многих и святости, но так или иначе чиновничья функция при обычной коррупции портила вероучение. Отношения между государством и церковью влияли на духовную чистоту священства и паствы. Превращение христианской церкви в государственный институт обычно вредило учению, но помогало церковной иерархии. И очень часто порождало грешных пастырей. Однако немало праведных пастырей попадало в остроги за независимость суждений и неподчинение светским властям. И всегда были искренне верующие блюстители праведного образа жизни.

Хочется опять в украинском контексте привести цитату Николая Никольского насчет чрезмерной критики: «Как мы уже упоминали, неудобные для правительства “уды” в среде епископата чаще всего оказывались питомцами киевской академии. Дело Арсения Мацеевича заставило правительство прекратить пользование этим неподходящим для него источником. Екатерина II стала замещать все освобождающиеся должности великороссами, кончившими московскую Славяно-греко-латинскую академию. Не все из вновь назначенных епископов обладали такою же ученостью, как украинцы, но зато они были гораздо покладистее. Ученость была наживным делом, и за нею остановки большой не было: первый же московский митрополит из великороссов, знаменитый Платон, поставил Московскую академию наравне с Киевской.

Зато правительство больше уже не опасалось никаких “противностей” со стороны епископата. Наоборот, епископы стали заявлять себя такими верными слугами государства, что император Павел ввел награждение их светскими орденами. Митрополит Платон, которому одному из первых досталась награда орденом, был сначала очень смущен и не хотел принимать ее, но затем подчинился, и вскоре награды орденами, равнявшие духовных лиц с светскими чиновниками, вошли в обиход церковной жизни. Служба государству, естественно, вознаграждалась государственными же знаками отличия. Так епископат окончательно превратился из князей церкви в государственных должностных лиц».

Как нам кажется, ко времени Екатерины «украинские мавры» уже сделали свое дело в истории российского православия и могли уходить. Дальше должна была подключиться государственная система. Киевскую академию вскоре закрыли и превратили в исключительно церковное учебное заведение – до этого она готовила и светскую элиту Украины. Другие коллегиумы, Переяславский и Черниговский, при Екатерине и Александре постигнет та же участь – преобразование в духовные учебные заведения.

Высшие духовные должности в Украине, что бы под ней ни понималось к XIX веку, занимали в основном великороссы. Борьба за лояльность населения, – которое могло быть и католическим (польским), и иудейским (евреи), и протестантским (немцы и чехи), и при этом иметь сепаратистские (как поляки и украинцы) или униатские (как украинцы) устремления, – требовала внимательной и чуткой идеологической работы, за которую полагались ордена. «Инородческие окраины» нуждались в особом внимании. Киевское православие уходило в прошлое.

Один из лидеров идеологического контроля митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров) возражал в 1840-е годы против установления памятника крестителю Руси князю Владимиру Святославовичу на будущей Владимирской горке, поскольку тот свергал идолов, а памятник ему – это тоже идол. Он был и против перевода Священного Писания со славянского на русский язык (известного нам сегодня как «синодальный перевод»), чем прямо противоречил традиции Кирилла и Мефодия. С Амфитеатровым договорились, что взамен на признание памятника в Киеве будет построен новый собор Святого Владимира.

Московское православие в Украине в XIX –