Порог греха - Юрий Францевич Курц

нему девочке. Она убежала в глубину лагеря. Через несколько минут вернулась в сопровождении пятерых вооружённых моджахедов. Каждый из них держал в руках по две пиалы: одну пустую, другую – наполненную ароматным пловом. В пустые пиалы девочка налила вино. «Спасибо, милая, – поблагодарил Алесь на её родном языке, – пусть Аллах даст тебе хорошего мужа». Девочка на миг вскинула на него чёрные, наполненные страхом и состраданием глаза.

Бойцы выпили вино. Не пережёвывая, проглотили плов. Повеселели. «Спасибо», – поблагодарил Алесь, приложив руки к сердцу и поклонившись. Это тоже понравилось хану. «Может и у тебя есть просьба?» «Есть». «Говори!» «Поиграть на аккордеоне», – Алесь показал в сторону ящиков, на которых поблёскивал перламутром инструмент. Хан кивнул. Алесь заиграл полонез Огинского. Хан слушал, подперев голову рукой. Явно ранее незнакомая мелодия понравилась ему. «Ещё», – кивнул он головой. Алесь, уже хорошо разогревшимися пальцами, рванул зажигательную «Карусель» Фоссена.

Моджахеды заулыбались и захлопали в ладоши, отмечая виртуозное мастерство Алеся. «А нашу можешь?» – спросил хан. Алесь много раз слышал одну песню, протяжную и печальную, которую пели и в праздничные, и в траурные дни гости хозяина, у которого он был в рабстве. Песня запомнилась. Но Алесь никогда не исполнял её. «Попробую!» – он пробежал по клавишам пальцами, подбирая мотив. Затем заиграл набело.

«Как ты попал в плен?» – спросил хан. «Я был ранен в плечо, спасая детей. Мне обещали свободу». «Тебе предлагали служить у нас?» «Да. Но я отказался». «Почему?» «Я давал присягу служить Союзу Советских Социалистических республик!» – это походило на вызов, Хан мог разозлиться. «Ты смелый солдат. Я ценю мужество. Я ещё раз предлагаю тебе послужить нам», – Хан жестами смешно изобразил игру на аккордеоне. Моджахеды захохотали. «Как музыкант. Согласен?» «Согласен», – неожиданно для себя ответил Алесь: это был шанс остаться в живых. «Я дарю тебе жизнь». «Вы благородный человек, – Алесь сложил ладони рук над аккордеоном, который висел у него на груди, и поклонился хану, – подарите жизнь моим товарищам. Они солдаты. Они выполняли свой воинский долг».

Взгляды пленников скрестились на лице Хана. Он поднял голову и, щурясь, в свою очередь посверлил глазами лица шурави: «На колени!» Солдаты запереглядывались. «На колени!» – умоляюще повторил приказ Хана Алесь, глазами говоря «Ребята, это ваша надежда!» Солдаты тяжело ткнулись коленями в землю. «Если вы ещё попытаетесь бежать, – сказал Хан, – вас порежут на куски и отдадут бродячим собакам. Во имя Аллаха всемогущего и милосердного!»

Алесь очнулся от воспоминаний. Размял пальцы. Смежил веки: самые любимые сочинения Йогана Баха он играл с закрытыми глазами. Окружающие предметы, особенно находящиеся в движении, не отвлекали от глубинного погружения в музыку и себя. И чувства, и мысли, и мелодия сливались в торжествующую струю духа: «Я един во всём и всё едино во мне». Он играл долго, до устали в плечах, до испарины на лбу. Когда замер, как бы растворяясь в воздухе, последний звук басовой партии одной из фуг Баха, Алесь открыл глаза.

Небо, разметнувшееся гладью над сопками, уже расцвечивалось драгоценными камнями звёзд. На их фоне иссиня-чёрное кружево крон сосен склонялось в сторону озера, словно кто-то могучей рукой пригнул вершины, заколдовал в таком положении, и они чутко прислушиваются к чему-то. Но вот вершины разом качнулись, деревья приняли естественное положение прямизны. Послышался глубокий стонущий вздох. Над тайгой пронёсся лёгкий ветер. А в той стороне, где находился Камень духов, вспыхнул световой столп, вертикально рассекая небо. Он был слабее луча земного прожектора, но чуть ярче созвездий Млечного пути. Казалось, каждая мельчайшая частичка воздуха светилась сама по себе, не отражая света. Что-то необъяснимо тёплое и воздушное струилось внутри Алеся и тянуло туда, к этой волшебной трубчато-дымчатой светлоте. «Наверное, – подумалось ему, – по такому столпу к небу возносятся души людей». Столп исчез так же внезапно, как и появился. Тьма сгущалась, но всё ярче разгорались звёзды.

Алесь вернулся в пещеру. Он мог играть на морозе ещё – пальцы рук горели, но аккордеон мог простудиться. Засветил свечку на письменном столе и взялся за авторучку. Стопка белой писчей бумаги призывно отепляла глаза.

Начав вести дневник, Алесь почувствовал, что по-настоящему нашёл то, что нужно смятенной душе: на бумаге он мог изливать боль её и порывы. Прожитая жизнь давала материал с лихвой! Желание запечатлеть всё, что он видел, пережил, передумал, не только не пропало, а усилилось. Сидеть за столом стало ежедневной потребностью: теперь он не сгинет в летах, оставит о себе документально-художественную память, а рукописи, как известно, не горят.

«Итак, я встал на путь, который именуется очень резким по звучанию и не менее жестоким по смыслу словом. К такому выбору меня понуждает новая постсоветская жизнь России. Все привыкли к мысли, что террор – это когда где-то что-то взрывают или убивают известных людей. Бросьте! Опустимся с небес к нашему хлопотному и малорадостному бытию.

В магазине нам подсовывают в красивой упаковке откровенное барахло. В аптеке – лекарства-пустышки, а то и настоящую отраву. Телевидение и радио в упорном постоянстве обрушивают на мозги зрителей и слушателей информацию о катастрофах, убийствах, насилиях, оголоушивают крикливой, неграмотной и почему-то тоже пугающей бездарной рекламой. Печально существующая паучья организация террористов, объединённых в жилищно-коммунальное хозяйство начинает насилие на нами в зимнее время с квартир с заиндевевшими батареями отопления, с шипящими без воды кранами или кранами, из которых течёт болотная муть и лезет рыжая жижа. Всё это тоже элементы террора!

Если власть месяцами не отвечает на наши запросы, если мы месяцами ждём права на медицинское обследование или томимся в озлобленных очередях поликлиник, если мы годами пребываем в уничижительной роли безработных, если десятилетиями баюкаем призрачную надежду на получение нового жилья, то тоже находимся под гнётом морального террора, пожалуй, самого тяжёлого из всех его разновидностей, потому что он – непрерывен.

С высоты досужей философии, терроризм – реакция человека на порядки, существующие в государстве и далёкие от правды и социальной справедливости. По сути, террор – это месть. Он родился не вчера: его кровавая заря взошла ещё у каменных пещер древнего человека. Всегда находилась особь, которая жаждала удобного места у костра, жирного куска добычи, безраздельного обладания женщиной, звереобильного участка для охоты. Всегда кто-то был оттеснён к холодным стенам пещеры, довольствовался обглоданной костью вождя и его приближённых, был лишён ласки и тепла противоположного пола. Униженные, обиженные и оскорблённые – они оттуда, из холодных пещер древнекаменного века. Это они, пусть даже на примитивном уровне сознания, начали применять способ борьбы, называемый террором. Он выражался в трёх основных